Первое грехопадение. — 3.

Из моей книги "Повести, рассказы, истории"

предыдущее здесь:
http://artur-s.livejournal.com/6014914.html

Однажды познакомился я с красавицей.
Ей-ей, не шучу, братцы.
Лицо - в точности Одри Хёпберн, фигура - Люды Гурченко, только без муфты. Пальцами талию почти обхватывал. Тем более, что знакомство произошло на танцплощадке с саду Сталина, что на перекрёстке Ядринцовской и Мичурина.
Пошёл провожать, истекая поллюциями.

От центра города до её дома на улице Дуси Ковальчук, а это километров пять, не меньше, я читал ей стихи, рассказывал анекдоты, даже пел песни, выученные мной во время прошлогоднего к тому времени турпохода на Телецкое озеро, что на Алтае.
Потом я жал её к берёзкам, что росли в непосредственной близости от её дома, потом к крыльцу её дома, а затем уже и непосредственно к двери квартиры. Внутрь она не пустила, так как мы были ещё мало знакомы, как она мне объяснила.

И так мы валандались с ней до часу ночи.
Я доходил до ручки, истекая нижней частью своего энергичного в те поры туловища, но она была тверда:
– Ах, нет! Как можно? Так скоро? Ведь мы ещё так мало знакомы…

Но я же видел, господа, что её ноздри хищно пульсировали, а глазки ещё больше раскашивались, если вы позволите так выразиться!
Я её даже зауважал за это.
Ещё бы! Не отдаться с первого раза, подпирая стенку родительского дома, не каждая девушка сможет, особенно если учесть тот напор, который я обрушил на неё, доведя до практически катастрофального возбуждения мой молодой и растущий тогда организм!

Мы расстались, когда губы распухли от поцелуев.
Предварительно договорившись о встрече на завтра.
Она попросила:
– Помоги мне подготовиться к экзаменам. Хочу поступить в институт.
– С удовольствием. Что за экзамен? Что за институт?
– Завтра расскажу, сейчас поздно. Давай встретимся у моей подруги. Сейчас напишу адрес. Приезжай часам к восьми вечера.

Ах, нет! Тогда придётся поверить на слово. Дом моей пассии, как я уже доложил вам, находился на улице Дуси Ковальчук, что в районе площади Калинина, и всё это дело позиционируется вдали от центра города на правом берегу реки Обь.
Я же проживал в те далёкие времена по другую сторону той же реки, а именно, в районе большого пустыря, ставшего затем площадью, что у остановки "Башня". Там стояла, и по сей день, вероятно, стоит башня, в честь которой и названа остановка..

Башня была водонапорная, ночь была тёмная, время было позднее, а трамваи и автобусы уже практически не ходили. То ли шофёры боялись ездить в такие тёмные ночи, то ли освещение улиц подкачало, врать не буду, но домой чапать пришлось пешком.

Вы помните, граждане, что такое восемнадцать лет?
Ах, нет. Забыли уже…
Я напомню.
Это когда каждая мышца твоего тела поёт, когда при быстрой ходьбе ноги упруго отталкиваются от земли, когда голова пуста, сердце мощным насосом качает кровь, а вся бурная энергия сконцентрирована в мошонке! Особенно после такой жёсткой притирки у чьих-то дверей о мягкое, желанное, нежное тело с такими параметрами, о которых я вам уже доложил, граждане!...
Я летел над землей в бурной радости, пока чья-то грубая рука не зацепила намертво мой рукав.
– Дай закурить, кореш! – жёстко потребовал голос по-над рукой.

И тут я увидел двух бугаёв с причёсками типа "бокс", модными в те доисторические времена среди уличной шантрапы, с чёлками набок, и в кирзовых растоптанных сапогах.
В их пастях дымились цыгарки.
Любовь мгновенно схлынула с меня. Вместе с румянцем от быстрой ходьбы.
Я всё понял. Время – около двух часов ночи. Я один. Их двое.
– Мужики, денег нет.
– Что есть?
– Сами видите. То, что на мне.
– Выворачивай карманы!

И тут мне показалось, что одного из них я где-то видел.
Знаете, в критических моментах мысль работает удивительно шустро!
Я вспомнил.
– Яша! Не узнаёшь?

Здоровый увалень исподлобья глянул на меня.
– Ты, что ли, Дока?
– Ага. Он самый. Давно не виделись. Сколько лет, интересно? С шестого класса.
– Да… Чёрт… Это самое… Ты чего по ночам шляешься? Один. Не бздишь?
– Так, девушку провожал. Ты что сейчас…? Где? Учишься? Работаешь?
– А ты?
– Я студент. Второй курс. А ты?
– Отсидел я. Полгода, как выпустили. Ладно, иди.
– Погоди, Яша. Может, чем могу быть полезен? Ты же был тогда лучшим математиком в классе. Может, я … чем-нибудь…
– Всё. Иди. Не тревожь душу. Я пропащий теперь. Забудь.

Он взял за локоть второго блатного, как тогда говорили, развернул его, и они скрылись за углом дома.

Я вам про него уже рассказывал, братцы. Это был Яшка Никитин. Тот самый, что финкой убил в висок паренька, который ухаживал за подружкой сынка большого начальника, учившегося в нашем шестом "А".
Сынка папа отмазал, а Яшка отсидел в детской колонии шесть лет, и жизнь его из-за ложного понимания чувства товарищества ушла под откос.
Его зарезали в тюрьме, куда он снова попал года через три после нашей встречи на Красном проспекте города Новосибирска, куда я вырулил почти в два часа ночи с улицы Дуси Ковальчук, где жал к берёзам девушку по имени Лиза, которую мне навеяла мозаичная фигура Моны Лизы Галилейской, увиденной здесь, в нижних предгорьях Западной Галилеи!
Вот это, я понимаю, география!

Так вот. Часа два-три топал я до дома через весь спящий уже город, гулко стуча по асфальтовой дороге, через центр города, через просторные площади по широкому проспекту, через речку Обь, которая в районе Коммунального моста имеет ширину с километр, и прибыл, соответственно, часам к четырём с лишним поутру к дому.

Так началась эта яркая первая любовь, а точнее сказать, первое натуральное апробирование женской сути, в прямом смысле этого глубинного по смыслу слова!

Продолжение последовало назавтра, когда я прибыл по указанному Лизой адресу.
В большой комнате большой коммунальной квартиры сидела Лиза и её подружка с приятелем.
Те молча рассмотрели меня, потом пригласили к столу.

Я, поняв заранее, что готовиться к экзаменам, начиная с восьми вечера, весьма оригинально, прихватил с собой бутылку "огнетушителя". Если вы помните, в те мрачные, винодефицитные времена так условно называлась бутылка вина "Солнцедар" ёмкостью 0, 75 литра. Ещё она называлась ласково "чернила", но это не меняет суть и содержание данного продукта.

В процессе импровизированного ужина оказалось, что все, кроме меня, завтра должны сдавать какие-то экзамены, а потому приговорить бутыль мне пришлось одному. Остальные лишь слегка приложились, после чего подружка встала и, сказав, что завтра рано вставать, повела меня с Лизой в соседнюю комнатку-каморку, назначение которой я до сих пор стараюсь разгадать.
Надо сказать, что после распития практически на голодный желудок полкилограмма подкрашенной сивухи я чувствовал себя, с одной стороны, очень приподнято, во всех смыслах этого слова, но с другой, ощущал сильное головокружение с рвотными позывами, которые крепчали с каждой последующей минутой. А потому, не дойдя пару метров до комнаты, попросил указать мне дорогу к туалету.

Пробыв там некоторое время, потраченное на бессмысленное биение головой о стенки узкого помещения и о какие-то тряпки, развешенные тут и там, я вывалился оттуда с ощущением усиливающейся тошноты.
В коридорчике было уже темно, но одна дверь была приоткрыта и оттуда светил неяркий жёлтый свет.
– Ага, – сказал я, – вас понял.
И пошёл на свет.
Первое, что я увидел в узкой комнатке – была раскладушка, на которой лежала моя Лиза, держа двумя руками открытую книгу.
Книга была по математике.

А Лиза была совершенно голая. Абсолютно.
Лёгкий сибирский загар в лучах тускловатой, наверняка сороковаттной, лампочки казался шоколадным и резко контрастировал с двумя молочно-белыми полосами шириной в мою руку, одна из которых представляла собой слегка просевшие груди с розовыми сосочками, а вторая прерывалась посредине кучерявым тёмным пушком.
– Картина Иерепина "Даная", – пробормотал я, – или даже "Маха обнажённая" того же автора!

Лиза продолжала внимательно изучать математику к завтрашнему экзамену. Уже минут пять, пока я бился нетрезвой башкой о стенки в клозете.

Ну, что взять с пьяного в дупель молодого человека, только вчера полюбившего всей душой молодую же красавицу? Я плюхнулся, как был, в костюме на юное и совершенно бесподобное тело, отшвырнув книгу в дальний угол.
Лиза заботливо стянула мою одежду и шустро, практически профессионально, приняла меня в своё лоно. Причём, по пьянке я делал всё механически, фактически ничего не ощущая! "Солнцедар" лишил моё неопытное тело всех тактильных центров и точек! Помню только одно. Будучи неопытным девственником, я навалился на неё, широко раздвинув свои, подчёркиваю, господа, свои ноги! Она удивлённо хихикнула, спросив:
" – Ты и вправду ни разу ещё…?", после чего аккуратно направила всё, что требуется туда, куда надо.

– Жуткая, зубодробительная история, – рассмеялся Друг.
– Жертва неправильной алкогольной политики тоталитарного государства! – подтвердил Старик.
– Но это не всё, – продолжил я. – Самое знаменательное случилось потом!
После краткого и бурного извержения меня стало рвать прямо на лежащую подо мной Мону Лизу Новосибирскую! Стоит отметить, господа, что она не кричала: " Фу, пра-а-а-тивный!", а добросовестно вытерла себя, меня и облёванное помещение и повела меня знакомой тропинкой к сортиру, причём и эту дорожку я старательно поливал наполовину переваренным "Солнцедаром" с какими-то ингредиентами!
Мимоходом облевал и пару кирзовых сапог, притулившихся у одной из дверей этой коммуналки, успев подумать:
– А не Яшкины ли?
Имея при этом в виду ночную встречу с бандюками в аналогичной обуви.
Но вслух сказал только:
– Сейчас все мы, собственно говоря, подобно гоголевскому герою Акакию Акакиевичу, вышли в кирзовых сапогах на широкие просторы…
Лиза не отреагировала. Она была увлечена переносом тяжести.

На довольно-таки неприятные звуки, исторгаемые мною из утробы, повысовывались соседи и с интересом наблюдали, как два незнакомых, совершенно голых, человека тащились по их родному коридору, причём один из них буквально висел на другом.
Подружка Лизы с приятелем даже не проснулись, что характерно, ибо это говорило о том, что они были людьми закалёнными и привыкшими к подобным экзерсисам! Похоже на то, что это была спец-хата, вертеп, дом всеобщей терпимости!

Мы стали встречаться регулярно. Лиза даже как бы сняла квартирку своей сестры, уехавшей в длительный отпуск! По нескольку раз в день она тащила меня на себя, объясняя это тем, что в какой-то аварии от удара в голову был затронут какой-то нерв или центр, или ещё что-то там, после чего ей необходим мужчина практически постоянно, то есть регулярно, а точнее – всегда. Кончала она шумно, с криками, закатыванием глаз и последующими долгими стонами, чем пугала меня неимоверно, поскольку я уже докладывал вам, друзья мои, что я был совершенно неопытен, абсолютно неграмотен в вопросах секса, а потому шарахался от неё и затаивался на расстоянии.

Разъяснение я получил через три месяца от своего приятеля Вовки, увидевшего меня с ней на подходе как раз к дому сестры для очередной экзекуции.
– Ты чо, спятил? – спросил меня Вовка, отведя в сторонку.
– А что такое?
– Да эта чмара переспала с половиной города! Её каждая собака знает! Как ты её заловил, парень? У неё же бешенство матки, дурень ты кудрявый! Это всем давно известно!

Я, конечно, не поверил Вовке. Подумал – завидует. Такая девушка – да не его! Моя!
Осознание чего-то подозрительного пришло позже. Значительно позже. Когда я уже стал приводить её в дом и даже познакомил с мамой. Когда я уже заявил на свадьбе друга, что тоже женюсь и приглашаю всех на свою свадьбу с Лизой! Когда…

И вдруг вечерком вижу, как она прошмыгнула мимо моего дома вместе с кем-то. Под ручку. Потом она пропала на недельку, ничего мне не сказав. Потом она пришла в слезах и принесла справку о беременности предлагала стать папой того, который внутри!..
Потом мы расстались.
А через пару дней я увидел её на том же Красном проспекте! Весёлую, счастливую! Под руку с одним пожилым мужичком, которого я пару раз видел с авоськой в хлебном магазине.
Се ля ви, граждане!
Любовь зла!
С тех пор к женщинам отношусь настороженно.
Каждую минуту ожидая подвоха. Кто знает, может быть, их тоже в детстве ударило каким-то транспортом, задев за важную точку в голове? Опасные они люди, граждане! Поостерегитесь!
Вот, например, видите, идёт приятная во всех отношениях дама? Посмотрите, какие замечательные у неё…
– Эй, эй, Дока! Ты же сейчас сам говорил… Ну, ты даёшь, Дока! Ну, ты даёшь…

Солнце уже перевалило зенит, и тени в Ципори стали удлиняться. От всех этих древних руин, от разрушенных временем колонн, от трапецеидального купола церкви Святой Анны и от крепости, рядом с которой мы втроём допивали хорошее вино из галилейских подвалов.
А вокруг ходили люди.
И любовались древним городом, который у римлян назывался Сепфорис, у крестоносцев – Ла-Сафури, у арабов Сафурийе, а у нас – просто Ципори, потому что ципор на иврите – это птица.