Крах.

Из моей книги "Восхождение."

Все главы по порядку смотреть здесь:

http://artur-s.livejournal.com/76482.html?mode=reply

Книга Первая. Глава двадцать третья.

Утро было на редкость холодным, хотя последние дожди выпали давным-давно, а днём жара была такая, что мальчишку из семьи Бен-Циона, убежавшего в разгар дня в горы за пропавшим козлёнком, вчера к исходу субботы нашли мёртвым – почти высохшим от свирепого солнца.
Особенно холодно было в тени - порывы ветра проникали под одежду, и трудно было поверить, что днём солнце опять будет выискивать на тебе неприкрытые места, чтобы жечь беспощадно.

Давид выбрался из повозки.
Плащ худо-бедно спасал от студёных порывов.
Голова разрывалась на куски.

Снова вчера стоял крик и шум, снова путаница и враждебность.
Конечно, люди устали, вымотались в бесконечных переходах. День и ночь, ночь и день, и не видно конца этому движению.
Уже давно в густой курчавой чёрной бороде он заметил белые волоски, а виски набивались белым пухом, чуть ли не с тех пор, когда с Леей всё было кончено.
Он закутался плотнее в плащ и смотрел на холмистые горы, от подножья до вершин усыпанные камнями серого, чёрного и жёлтого цветов.

Зелени, появляющейся только в сезон дождей, уже давно не было, были какие-то жалкие сухие серые остатки стебельков, и только камни, камни.

На вершине холма он вдруг увидел козла.
Рога, закрученные спирально до самой шеи, были мощные, ребристые.
Неохота было возвращаться в повозку за копьём.
- Ладно, пусть живет, - лениво подумал он, - дел и проблем и без козлов хватает.

Вчера в моцаей шабат, к исходу субботы, вновь к нему пришли Шауль и Авраам.
Снова, в который раз за последнее время, с тех пор как пропал Моше, они убеждали и уговаривали его.

- Моше погиб, - убеждал он, - чего ты боишься? Люди давно уже собрали золото. Моя Рахель сняла с себя даже браслет, что я подарил ей, когда мы вырезали ту семейку моавитян, помнишь? Люди надеются на тебя, потому что Аарон стар, ему восемьдесят два года, а Бецалель, сын Ури, сына Хура из колена Иехуды и Оголиав, сын Ахисамаха из колена Дана – эти мастера сильно больны.
Конечно, если ты будешь упираться, мы попросим Итамара, сына Аарона – коэна, но ты делаешь быстрее, а время торопит.

Потом, видя, что Давид молчит, перешел к угрозам.
- Люди волнуются. Зреет бунт. А в бунтах бывают жертвы!

И ушел, уводя с собой Авраама, который молча смотрел во все глаза на тяжелые, в ссадинах руки Давида.

Давид сел на холодный камень, подстелив плащ.
Тени от холмов двигались, как живые: солнце поднималось стремительно.
А может быть, они двигались так быстро потому, что за своими мыслями он не замечал ход времени.

- Пошли они все! – ругался он молча, про себя, - какое мне дело до всех этих драк. В конце концов, я только мастеровой и только это меня интересует в жизни. Нет, вру...
И он посмотрел в сторону повозки.

Из нее выходила, еще потягиваясь после сна, та, ради которой, собственно, он жил и работал.
Накинув платок из голубой шерсти на голову, протирая заспанные глаза, она спросила:

- Ты что так рано? Опять ломаешь голову из-за этих дурачков? Плюнь! Иди сюда, поцелуй меня…
Её глаза уже смеялись.

Если бы можно было передать в золоте или камне или в красках, которые он вывез из Египта, этот блеск огромных черных, чуточку раскосых глаз, то насмешливых, то строгих, то счастливых!
Длинные изогнутые ресницы придавали им выражение то ли нежной хищницы, то ли богини Астарты, статую которой он любил наблюдать в Мемфисе в одном из храмов.

Они увиделись случайно тем первым летом, когда Моше приказал всему племени собраться и двигаться в путь, забрав с собой весь скот, весь скарб, чтобы ничего не осталось на земле египетской.
Не все послушались вождя.

Многие говорили:
- Куда вы, сумасшедшие? Ведь здесь наши дома, есть работа, слава богам! Мы здесь уже сотни лет и египтяне к нам тоже привыкли, а сейчас при славном и великом фараоне Мернептахе, да продлят боги его дни, стало лучше, чем при его отце, великом и лучезарном Рамзесе, да продлятся его дни в лучшем мире рядом с Изидой и Сетом! Есть у нас в земле Гошен овцы и верблюды, есть вода и зерно – чего еще надо? Мало ли что обещает этот заика! Чем ему-то было плохо при дворе, пока не убил он надсмотрщика? А теперь вот вернулся из земли Мадиамской и мутит народ. Эх, дурни вы, не цените то, что есть, на что и на кого надеетесь – ведь идете неизвестно куда и зачем!

Так говорили Давиду соседи и братья.
Он слушал их, молчал, переживая и думая о своем.
- Поцелуй меня,- снова сказала Ора.

Они обнялись и молча смотрели на отдаленные горы, которые на глазах меняли цвет от пепельно-серого до сиреневого.

Пейзаж был безжизненным, если не считать их лагеря, уже просыпавшегося и начинавшего гудеть возгласами людей, запрягавших скот, звяканьем оружия, криками детей.
На все накладывался общий гул ветра, который своими порывами то отдалял, то приближал все эти звуки к сидевшим, тесно прижавшись, Давиду и его жене.

- Сколько времени тебе надо, чтобы сделать им статую?- спросила она.
- На форму уйдет неделя, да и на все остальное столько же. Но не в этом дело. Не нравится мне все это. Я чувствую, что нас все предали. Моше исчез после стольких испытаний, что мы прошли. Его слепая вера в этот горящий куст и в его странного Бога пугает меня. Я человек дела, мне надо увидеть этого Бога, чтобы я поверил в него. Другое дело – наши, привычные уже божества. Мы им даем пищу, приносим жертвы, мы просим их – они нас слушают и выполняют наши просьбы. Но, с другой стороны, я боюсь, что вождь, если он еще жив, не простит нам, если мы заварим эту кашу. Я не знаю, что мне делать. Посоветуй, ты всегда находишь верное решение.

- Успокойся, дорогой. Отдайся времени. Только время решит, кто прав, а кто – нет! Не суетись. Ты – Большой человек, хотя сейчас только я одна знаю тебе настоящую цену. Ты себя еще покажешь. Но сейчас не время. Жди. Сегодня тебе надо выполнять приказы того, кто старше тебя. Только так ты сохранишь себя, меня и нашу семью.

На сороковой день вернулся Моше.
Но это был уже не тот человек, что вел их в долгом пути.
Волосы и борода были седы, глаза широко раскрыты и в них было нечто, как будто бы он находился не среди людей, а где-то там, в неведомом никому мире.
Они, эти глаза, будто видели постоянно перед собой какую-то изумительно прекрасную картину и, казалось, что Моше не видит того, с кем говорит; он смотрел как бы сквозь человека, видя нечто большее, огромное.
Он вернулся со скрижалями.
Там на камнях было выбито или выжжено несколько слов, которые никто толком не успел прочитать.

Люди в оцепенении ждали, что будет...
Кто-то успел сказать Моше, что статуя Золотого Тельца, сделанная Давидом, стоит между двумя большими шатрами и люди уже несколько дней делают жертвоприношения и просят указаний, куда идти дальше.
Моления людей ежедневно заканчивались плясками вокруг Тельца – до изнеможения.
Упавших уносили.
Люди ждали чуда.

- Не делайте себе идолов и кумиров, и столба не ставьте у себя, и камня с изображениями не ставьте в стране вашей, чтобы поклониться на нем; ибо Я – Бог Всесильный ваш *, - шепотом, сильно заикаясь, вымолвил Моше.
- Что наделали вы, несчастные?! - громко закричал он, обращаясь к толпе, которая, понемногу стекаясь от шатров, заполняла пространство, примыкавшее к шатру Откровения, святилищу и жертвеннику.

Крик Моше, высокого, опершегося на посох, с развевающимися седыми волосами, как бы разрубил наступившую вдруг тишину.

- А еще повелел передать вам Бог, - в ярости продолжал Моше, - если не будете слушать Его, то накажет Он вас всемеро против грехов ваших, уничтожит возвышения ваши и повергнет трупы ваши на распавшихся идолов ваших и возгнушается душа Его вами!*

С этими словами в гневе он бросил на камни скрижали и разбил их.
Люди молчали.

Ночью Давида разбудил грохот и страшный толчок, от которого он подскочил и упал снова, больно ударившись всем телом.
Жерди шатра, подломившись, накрыли закричавших от страха Ору и дочку.

Выбравшись наружу, он сначала ничего не увидел в поднявшемся клубе пыли, закрывшем свет высоко стоявшей луны.
Грохот, дрожание земли, падающие камни, истошные крики гибнущих людей, мычание коров, лай собак – все это в кромешной тьме вызывало ужас. Его стало тошнить.
Пыль, поднявшийся в воздух песок забивали ноздри и рот – нечем было дышать.

Очередным толчком его отбросило на землю.
Он пополз к шатру, где оставил жену и дочь.
Сорвав ткань шатра, он вытащил Ору, которая держала девочку на руках, и поволок их под выступ огромной скалы, которая была в нескольких шагах от шатра.

Всё вокруг тряслось, гремело и рушилось.
В полной темноте они упали на землю, прижавшись телами друг к другу.

Всё кончилось так же внезапно, как началось.
Пыль стала оседать, и отблески горящих шатров и повозок, воспламенившихся от костров, осветили страшную картину.
В центре лагеря зияли огромные трещины, в которых исчезла добрая половина людей, животных и утвари.
Дым застилал нагромождения камней, и
вновь пробившийся через оседающую пыль мерцающий свет луны освещал мертвящим желтым светом картину гибели.

- И превращу города ваши в пустыню, и опустошу святилища ваши и обонять не стану благоухания жертв ваших. И опустошу Я страну вашу, и изумятся ей враги ваши, которые поселятся в ней, - вдруг услышал Давид голос Моше, который монотонно, но громко и четко говорил в темноте, - так сказал мне Бог, которого вы ослушались.*

Утром, с восходом солнца, зрелище оказалось еще более ужасным.
Раненые ползали между трупов погибших; огромные трещины в земле уходили глубоко внутрь, и лишь легкий дымок и пар поднимались из ее чрева.
Статуи Золотого Тельца не было.
На её месте зияла глубокая бездонная яма.
А голос Моше раздавался над лагерем, голос скорбящего:

- А вас рассею Я между народами и обнажу меч вслед вам, и будет страна ваша пуста, и города ваши будут руинами!*

Два дня и две ночи шли они по безжизненной пустыне – Давид и Ора.
Девочку они несли, передавая друг другу.
В полуденные часы приходилось прятаться в уступах скал от палящего зноя. Лишь дважды в пути попались им на глаза слабые ростки колючего кактуса; бесплодна была здесь земля, только камни и камни, обожженные беспощадным солнцем.

Иногда откуда-то взявшийся ветер горячей волной обжигал лицо и казалось, что кожа и глаза не выдержат и вспыхнут, но вот порыв проносился мимо, становилось чуть легче и вновь перед глазами все те же раскаленные глыбы камней да безразличное ко всему и одинокое в своей вышине солнце.

К исходу второго дня они наткнулись на палатку бедуина.
Хозяин предложил еду, подал вина.
Ора кормила дочку в женской половине палатки, отделенной пологом.

Разговор шел на арамейском, неспешно.
Виноградное вино, баранина и вкусные из тонкого теста огромные бедуинские лепешки, обильно смазанные оливковым маслом, располагали к приятной беседе.
- Почему ты ушел от своих? – спросил хозяин.
- Ты мудрый человек, - тихо отвечал Давид, - скажи мне, прав я или нет? Мастерству я научился в Египте. Не все люди там были плохими. Годами терпеливо изучал я душу камня и глины, и мне не мешали в этом.
Я научился делать свое дело хорошо и добился многого. Мне стали предлагать работу. Сколько камней обработано вот этими руками! Но, самое главное, я верил в то, что моя работа приносит пользу людям. Я делал скульптуры богов, и люди им поклонялись. Они поклонялись моей работе, и я вместе с ними.
Меня попросили сделать Золотого Тельца, потому что мои соплеменники знают меня, верят в то, что я сработаю хорошо и в срок. Я сделал, и все ему молились, и я вместе со всеми. Потом вернулся Моше, все рухнуло. Погибла моя работа, и Бог, которому нас заставляют поклоняться, проклял нас. Меня заставляют верить в нового Бога, страшного и разрушительного, но мне говорят – единственного. Может быть, я и поверил бы в него, если бы своими глазами не увидел его жестокость. Я его боюсь, но если вернусь к своим, думаю, что меня заставят молиться ему и верить в него. Душа моя пуста. Только любовь к жене держит меня на этой земле. Ради нее я могу жить и ради нее я готов умереть. Только ради нее! И, если хватит сил, и если продлятся мои дни, я сделаю то, что задумал, когда бежал от этого ужаса. Я сделаю огромную статую моей Оры, я буду поклоняться ей, и пусть другие, которые придут после меня, поклоняются только одному Богу – Любви.
Если у тебя есть время и если тебе интересно, я могу рассказать о своей жизни в Египте, о том, как эта жизнь была сломана, о моих странствиях с моим народом и как получилось, что я ушел от них...

Потом шопотом добавил:
…- А левиты по приказу Моше изрубили мечами насмерть три тысячи человек по приказу Бога: и брата своего, и друга своего, и сына своего, всех тех, что не верили в этого страшного Бога и тем посвятились для служения ему!
И это все за то, что сделал я золотого идола, которому молились люди в отсутствие Моше в течение сорока дней, что был он на горе Синай и принимал от Бога шестьсот тринадцать заповедей для избранного народа…

- Куда же вы теперь? – спросил бедуин.
- Не знаю. Мир велик, найдем где-нибудь пристанище.
- Тогда присоединяйся к нам, мы кочуем; наш дом там, где есть трава для моих овец и колючки для моих верблюдов. Будешь мне пока что помогать в работе, а еда для твоей семьи найдется! Не пропадешь. А там посмотрим, может, судьба тебя не бросит, и найдешь свое место в этой жизни на этой земле.
Он смолк. В тишине было слышно только потрескивание огня в очаге да топот овец за пологом бедуинской палатки...

********
* Заимствовано из Торы, Ваикра, 26.