Часовых дел дед
Кори Доктороу
Вернулся Монти в дом, который уже впору было считать сумасшедшим. Мы доплакались до хрипоты и теперь просто сидели в гостиной, не зная, куда себя приткнуть. Если бы от Дробилы еще оставалось какое-то бухло, мы бы его выпили.
— Итак, дети мои, каков наш план? – вскричал Монти, врываясь в двери. — У нас с вами одна ночь до возвращения этого врага рода человеческого. Не найдя Дробилу, он пойдет к сестрам, и тогда плакали наши уши. Более того, он явно знает Дробилу лично, ибо за эти годы тот не раз опознавал усопших «агатиков» — так что нашей машине его не обдурить, сколь бы хороша она ни была.
— Каков наш план? – вызверился я. — Монти, наш план таков, что дети стройными рядами отправятся в тюрьму, а мы с тобой и все, кто помогал покрывать убийство воспитателя, спляшем на конце веревки, это ж как пить дать.
Монти вдумчиво поглядел на меня.
— Сказать по правде, Шан, дружище, это самый хреновый план, который я в жизни слышал.
А потом он улыбнулся нам, от уха до уха, как всегда делал, и мы поняли, что тем способом или другим, а все точно будет хорошо.
— Констебль, скорее! Он сейчас убьет себя!!!
Я уже пятнадцатый раз репетировал эту фразу, добиваясь, чтобы глаза были, как круглые башни, а в голосе звенел неподдельный ужас. Монти из-за спины состроил мне рожу в зеркало. Мы уже не первый час торчали в личной уборной Дробилы.
— Воистину сцена лишилась великого актера, когда та машина тебя изувечила, Шан. Ты бесподобен! А теперь давай работай, пока я не оторвал тебе оставшуюся руку и не поколотил тебя ею!
Первая фаза плана была довольно проста: мы втихую доставим нашего друга, Дробилу, на строящийся виадук Принца Эдварда, что в конце Блур-стрит. Монти уже склепал подходящую программу: робот будет метаться взад и вперед по строительным лесам, ломая руки, дергая себя за волосы и тряся головой, как человек в пучине помешательства, а потом внезапно кинется вниз с платформы в сто тридцать футов высотой прямо в реку Дон, где благополучно развалится на тысячи пружинок и шестеренок, которые смогут спокойно ржаветь на дне, сколько им заблагорассудится. Полицейские найдут его одежду, которая вкупе со свидетельскими показаниями констебля (за своевременную доставку которого к месту происшествия отвечал я) убедит всех и каждого в том, что гибель подопечного так расстроила добрейшего Дробилу, что он не выдержал горя и сам сыграл в ящик. Вся «Агата» в полном составе была готова подтвердить горячую отеческую любовь, питаемую Дробилой к бедняжке Уильяму, который был ему как сын и даже больше. Да и кому вообще придет в голову подозревать банд... я хочу сказать, стайку беспомощных увечных крошек?
Такова, по крайней мере, была теория. А на практике я торчал сейчас у моста, наблюдая, как шестеро сущих детей на верхотуре воюют с роботом, стараясь не попасться на глаза сторожам — которые, между прочим, уже окрестили стройку «магнитом самоубийц». И я совсем не верил в успех нашего дела.
Заговорщики тем временем закончили свое дело и кинулись обратно, карабкаясь вниз по лесам, оступаясь, оскальзываясь, срываясь на каждом шагу, так что сердце у меня только и прыгало в грудной клетке. Думал, я там же на месте и дам дуба от страха. Но вот они уже в безопасности — лезут по склону оврага, через кашу из грязи и снега, едва различимые в смутном утреннем свете. Монти помахал рукой: мой выход. Время бежать, поднимать полицейские силы по тревоге. Но я будто в землю врос.
В тот миг каждый страх, каждая боль и сомнение, испытанные мною в жизни, пробудились внутри и ополчились против меня. Горе оттого, что семья отвергла свое дитя; жгучее одиночество среди других учеников механика; унижение от побоев и проповедей Дробилы. Стыд увечья и еще горший стыд пресмыкаться перед сердобольной леди или окосевшим пьянчугой, тыча им в нос своим обрубком, а все чтобы принести домой — нет, не домой! Дробиле! — несколько медяков. Что я делаю, святые небеса? Мне такое точно не сдюжить. Это и взрослому мужчине-то нелегко, а уж мальчишке!
А потом я подумал о Монти Голдфарбе и обо всем, что случилось с его прибытия — о всех триумфах блестящего ума и упорной работы, о компьютерных мощностях, которые я ловко увел прямо из-под носа у счетоводов, относившихся ко мне до увечья как в лучшем случае к тягловой силе. Я подумал о деньгах, которые потекли в приют рекой, о детях, научившихся улыбаться, певших и плясавших по истертым полам «Святой Агаты»...
И я бегом кинулся в сторону полисмена, гревшегося при помощи исполняемого на месте народного танца «Прыг-скок», засунув руки для тепла себе под мышки.
— Констебль, скорее! — закричал я в притворном ужасе, который ни одна живая душа на свете не сочла бы притворством. — Помогите! Он сейчас убьет себя!
(далее...)
(никто еще не проголосовал)
Loading...