Posts Tagged ‘Рытературное’

Закончим облет на бреющем полете произведений Пьера Корнеля, включенных в издание Театр в 2 тт. (далее…)

Вот я начал разговор о произведениях Жана Расина. Причем то и дело ссылался на драмы Пьера Корнеля. А ведь о них-то я в оном ЖЖ и не отписывался! Не, вот есть немного, но без подробностей. Итого, я подумал и решил исправиться...
Наиболее полное издание пьес Корнеля на россиянском - Театр в 2 тт. Вот по нему и пойдет беглый обзор:

• Комедия Компаньонка на самом деле больше походит на трагидраму. Все живы, и главная интриганка и злодейка Амаранта посрамлена, но... Ложечки остаются в том, что молодые люди, табунящиеся вокруг образцовой простодурочки Дафны, на самом деле предпочли бы ей ее компаньонку Амаранту - но девушка бедна, и потому рассчитывать на брак может, лишь одурачив кого-то из женихов. Фокус не удался, но этот мотив любви и бедности привносит в банальную комедию положенных характеров некую изюмину небольшого размера;
• Королевская площадь доказывает, что замысел Компаньонки был не случайным - вместо плосковато-комических ужимок (типа как в Сутягах Расина) перед нами снова буря чувств - Алидор разлюбил Анжелику и хочет обманом ее передать в руки своему другу Клеандру. Хитроумный план не срабатывает - друзья похищают по ошибке другую девушку. В итоге Клеандр женится на похищенной, Алидор отмахивается от Анжелики, а та, чудом не униженная, но весьма обиженная, посылает всех на йух и уходит в монастырь. Снова не все счастливы, и снова блестящие светские молодые люди оказываются мелковатыми полуподлецами...
• Иллюзия еще больше усиливает мотив трагикомичности - кровавая трагедийная развязка любовного четырехугольника (девушка любит молодого человека, он любит ее, но у него целых два соперника) оборачивается иллюзией, которую создал волшебник, чтобы показать всем им (а заодно и родителю жениха), чем такие страсти-мордасти могут закончится... Финалу, в котором трупы встают и идут за расчетом в кассу, позавидовали бы буйные брехты и беккеты ниспровергатели и экспериментаторы из ХХ века.

Далее идет полоса только хардкора, только трагедий:

• Сид - Эверест и Джомолунгма творчества Корнеля, его мегахит и платиновый альбом. Родриго и Химена любят друг друга, но наглый отец девушки оскорбляет отца юноши, а в Испании такие вещи смываются только кровью - увы, поединок заканчивается летательно. Теперь долг Химены - требовать от короля казни убийцы отца. Любовь против чести - как это по-испански! Но подлые мавры тайно нападают на страну, Сид их разбивает, спасая отечество опасносте, и король милует его, попутно приказав Химене выкинуть уже всю эту хрень из головы и срочно жениться - вот, типа, оно и будет его суровое наказание... Короче, любовь победила, хотя и с помощью короля из махины;
• Гораций - это не про поэта, а про знаменитую римскую народную легенду о поединке братьев Горациев с братьями Куриациями. Довольно суровая вещица - в жестоком бою погибают два Горация и три Куриация, за что выжившего брата проклинает сестра Камилла, невеста одного из его противников. И юный герой, весь такой горящий чувствами за родину за Сталина не находит ничего умнее, чем зарезать и сестру... Но тут же нОбигают благородные римляне во главе с Горацием-отцом и Горацией-мамой, которые говорят, что зародина выше чем зародню, а потому он виноват - но не виноват (ну, папу-то с мамой понять очень просто - так хоть одно чадо останется, а не вообще все помрут)! Да-да, натяжка в этом моралите явно чувствуется, но что более интересно - ее чувствует и Корнель, устами царя Тулла Гостилия монологично сожалея о смерти влюбленных. Трагический конфликт между личностным и общественным, млин, во весь рост за 300 лет до Оруэлла...
• Цинна - довольно сложный психологический этюд. Эмилия, горя жаждой мщения за казнь отца, плетет заговор против императора Августа. Цинна не очень верит в заговоры и не совсем пламенный республиканец, но он влюблен в Эмилию и идет у нее на поводу - как и Максим. И критики не совсем правы, говоря, что перерождение героев к концу пьесы неестественно - они-то как раз ведут себя как взрослые дети: когда заговор раскрыт, пойманные за шиворот Эмилия и Цинна искренне каются и плачут, а Максим со страху вообще зарезывается (это кысмет, ибо он - отвергнутый любовник, и у него нет сценического будущего). Но подлинным глыбой-человеком предстает Август (интересно, кого в 1639 году Корнель хотель лизнуть - Людовика XIII или Ришельё?), который подавляет в себе человеческий гнев и ради спокоя государства прощает заговорщиков - хотя и после того, как ему вправляет мозги Ливия...
• Полиевкт - внешне попытка подлизаться к католической церкви, живописав в лицах историю одноименного раннехристианского мученика. Но у гениев ничего просто не бывает - Корнель превращает ее в очередное столкновение характеров с принципами. Ловкий прощелыган-интриган Феликс сватает дочку Паулину (отнятую у простого влюбленного в нее солдата Севера) за знатного армянина Полиевкта, но когда выясняется, что тот - поганый либераст-белоленточник христианин, кидает зятя в узилища, а доче приказывает по-новой выйти за Севера, который очень удачно заделывается прославленным полководцем. Но Паулине как-то стыдно бросать мужа в беде и бежать к старому любовнику - и она тоже заделывается в христианки... На самом деле христианские мученичества всё равно в нормальный сюжет не переделаешь, они (Полиевкт с Паулиной) таки смотрятся как парочка ПГМ-нутых. Но фирменный корнелевский конфликт чувства и долга имеется, и герои совершают его же фирменный выбор в пользу гражданских добродетелей...

Ф-фы, а это ведь только первый том. Сделаю-ка перерывчик.

Есть литературные клише, которые выглядят как литературные клише - и потому им не веришь и ищешь второго дна, в крайнем случае - поверхностности и заблуждений (закон недостоверности клише). При погружении в фактуру, которое сопровождает оные поиски, часто приходишь в итоге к тому, что литературные клише отражают на самом деле то, о чем было сказано. Такой своего рода закон итоговой достоверности клише. И, наконец, как высшее дао читателя, на тебя снисходит понимание того, что произведение неповторимо и оригинально именно тем, что оно клишировано в степени, приближающейся к идеалу - закон идеальности клише...
Это я вкратце о поэзии Редъярда Киплинга. Ее принято охарактеризовывать хлестким словосочетанием имперский трубадур - дескать, Рэдди (Ярди, Киппи) воспевал всякий колониализм, расизм, империализм и прочие гримасы капитализма. Но хитровыделанный советский (и наследовавший ему российский) читатель всегда понимал езопский езык и, подмигивая сам себе, ухмылялся - просто-де Рэдди писал народным языком про простой народ, типа солдат, служащих, матросов, работяг, а не про партийных и пламенных эрэволюсионэров, вот товарищи-комсюки и не могли его записать в прогрессивные просветители... А поскольку позднесоветские и раннероссийские составители сборников избраннова придерживались той же концепции, то все мы читали и пели про брод через Кабул, молитву МакЭндрю, далекую Амазонку, или даже мошнатого хмеля - стихи, полностью подтверждающие вышеописанный вывод.
Но вот совсем недавно в руки мне попала книга Семь морей - целиком и полностью переведенные четыре ранние сборника Киплинга: две части Казарменных баллад, Семь морей и Пять народов. Целиком и полностью - без изъятий. И вот я читаю и понимаю - да ни фига. Киплинг - жесткий империалистический ястреб, консерватор и мурло капитализма. Чего, например, стоят стихи, обливающие грязью ирландских политиков за то, что суд их оправдал, ибо не смог доказать причастность к убийствам в Дублине (логика-то? оцените - суд оправдал, но они же мразе конченые, это каждая собака знает!). Или стихотворный совет никогда и ни за что не идти на мировую с [российским] медведем...
Так что еще какой имперский. Ну а трубадур - потому, что воспевает (и восхищается ими непритворно) такие вещи, которые обычный человек удостоил бы простым боа - переживание караульных солдат по поводу того, что в жопу пьяного офицера спалят, и всем в роте влетит; циничные советы старого бабника о том, какие бывают бабы, и как себя надо с ними вести; героический героизм... браконьеров, тырящих котиков у камчатских берегов и смывающихся от кровожадных российских пограничников; мародеров, обшаривающих карманы убитых на поле боя; дедовщину и суровую солдатскую лямку, которая выбьет дурь из пустых голов и сделает солдатами тех, кто выживет; кабацкую драку пьяной солдатни... И т.п. В отличие от певцов героических атак и отважных умираний [Легкой бригады], Киплинг ищет поэзию в самой что ни на есть грубой прозе жизни Британской империи. И чем больше обитатель этой империи пария и изгой (вроде водоноса, погонщика мулов в обозе, дезертира или мародера) - тем более они для него поэтичны.
И ведь что самое странное - у него получается. Потому что именно за это в итоге Киплинга и любят - за то, какой он в усмерть имперский и насмерть трубадур.

Мне тут внезапно показалось, что большинство читателей оного ЖЖ незнакомо со знаменитой серией историко-приключенческих романов Джорджа Макдональда Фрейзера о Флэшмене... А я перед ними распинаюсь, что вышел новый Флэши, и срочно читайте! *злые недовольные смайлы*
Итого, немного ликбеза. Серия романов написана с 1959 по 2005 годы и состоит из 12 книг, каждая из которых написана от лица Генри (точнее, Гарри) Пэджета Флэшмена, викторианского офицера и джентльмена снаружи, а внутри - отчаянного труса, бабника и подлеца, который, тем не менее, постоянно выпутывается из трудных ситуаций и опасностей так, что становится в глазах окружающих отважным епическим героем. Помогают Гарри его импозантный внешний вид, умение превосходно держаться в седле, феноменальные способности к языкам, абсолютное бесстыдство, умение нравится женщинам и способность драться за свою жизнь так отчаянно-трусливо, как некоторые храбрецы и не умеют. И еще - колеся по всему свету, Флэши встречается с самыми разными историческими людьми, и дает в своих типа воспоминаниях беспристрастные их характеристики.
(далее…)

Продолжая перечитывать любимое из нетленного, не мог не пройти мимо сочинений Кристофера Марло[у]. Для меня он всегда был "Шекспиром для продвинутого", потому что:

2. Его намного проще перечитывать - всего 6 пьес. Когда автор погибает в кабацкой драке в возрасте 29 лет - это очень хорошо для творчества, находящегося на взлете, хотя и плохо для автора и тех, кто любит и "поздние произведения" тоже;
3. В отличие от "Вильяма Нашего", Марло концентрируется на одной теме - "цельной мега-личности", которая "бросает вызов" и потрясает окружающих глубоной подлости, на которую способна (и становясь потому великой - в подлости). Таковы Тамерлан (из обоих "Тамерланов"), Варавва (из "Мальтийского еврея"), отчасти Фауст (из "Трагической истории доктора Фауста"), а всякие мортимеры и гизы из поздних вещей недотягивают до "идеала" только потому, что автор решил вместо "истории одной яркой злобо-звезды" изобразить "винегрет злобо-звездунов в банке";
4. Марло цельнее как автор - это и лучше, чем у Шекспира (его произведения стройнее и читаются на одной высокой ноте), и хуже (нет "красочной картины многообразного меняющегося мира", то бишь укиё-э), его повествование быстро несется из пункта "Ай" в пункт "Би", бурля и перекатываясь, а не "растекается по древу".

Глупо, конечно, рассуждать о том, чего бы еще такого "Кристофер Ихний" написал бы, и кем бы был Шекспир, если бы он написал... В конце концов, есть ответвление религиозной секты антистратфордианцев, которые свято веруют в мумбо-юмбо то, что Шекспир - и есть Марло, который на самом деле не умер. Важно другое - есть "Тамерлан" и "Мальтийский еврей", достигающие, ИМХО, в "трагедиях о негодяях" такого градуса величия, что "негодяям рефлексирующим" в "Гамлете" или "Макбете", ИМХО, и не удалось совсем достичь, а уж всякие яги и ричарды третьи перед ними ползают, как младенцы...

Непопулярные посреди посетителей оного ЖЖ перечтения любимых поэтов продолжаются потому что автор изверг и любит доставлять вам корчи.
Первую книжку стихов Джакомо Леопарди я купил еще в далеком 1999 году, с быдлопредисловием тогдашнего мэра нерезиновой Лужкова Ю. про то, что Пушкин родился в 1799, а Леопарди в 1798, и это неслучайно (когда уже быдло поймет, что если оно быдло, то потуги выглядеть как небыдло делают его только смешнее). Сборник содержал так называемый "классический канон" - отобранные самим Леопарди для издания "Песни" 1831 года . Посвящены они были двум "магистральным темам" - призывам к современникам поэта выйти из состояния мелкого ничтожества и "вернуть свободы" и "великую Италию" (ибо Леопарди был "либераст" и "агент дерЬмократического госдепа", по заданию ЗОГа расшатывавший католическо-государственнические скрепы австрийской империи), а также излиянию чувства, которые разные "критеги" называли по разному, как то вселенская скорбь, пессимизм, неудовлетворенность жизнью и пр. Стихи синьора Джакомо и вправду очень минорные, пессимистические и какие-то безысходные, он видит идеал в неких "давнопрошедших временах" мраморных греков и римлян, но не сильно верит, что те славные времена в состоянии вернуться. Очень верно названием сборника стала строка Стих итальянский напоен слезами...

(далее…)

Кому как, а мне всегда слово англосаксы казалось каким-то грубовастым и тяжелым. Да и искусственным, потому что "слепливает" название, данное народу чужаками (римляне прозвали их саксами, кельты от этого же - сасана, сассена или сассенах) c самоназванием (ангелькюн - "племя (народ) англов"). Так что название уникального сборника "Древнеанглийская поэзия", ИМХО - куда более удачная находка, чем было бы "Поэзия англосаксов".
Ближайшая (но не близнецовая, и даже не двойняшечная) родственница поэзии англов - скальдическая, о которой я уже писал подробнее. У англских авторов-сказителей (ибо их поэзия тоже была устной и записанной намного позже создания), или скопов, строки тоже связывает аллитерация - повторение согласных звуков в начале слов в определенных местах строки. Но этим, собственно говоря, похожесть и исчерпывается - поэзия скопов проще и менее вычурна, а также намного шире скальдической по "ассортименту жанров".
Наиболее известны, конечно, эпические поэмы - "Беовульф" (из-за большого объема в сборник не попал), "Вальдере", "Битва в Финнсбурге", "Битва при Брунанбурге", "Битва при Мэлдоне", которые вписываются в "магистральную" линию северогерманской героической традиции повествований о подвигах отважных воинов и немного напоминают песни "Эдды". Но англские авторы смогли создать на "обломках большого епоса" и свой оригинальный жанр - героическую элегию, своего рода грустную песнь-жалобу воина о "старых временах", когда он "еще ого-го какой был", а теперь всё развалилось, померло и будыльем поросло. Таковы "Морестранник", "Вульф и Эадвакер", "Руины", "Скиталец", "Деор" и "Видсид". Есть и еще один жанр, "не освоенный" суровыми викингами и получивший у скандинавов развитие лишь в следующую эпоху баллад - женская песня, в которой героиня жалуется на горькую долю, типа "Послания мужа" и "Плача жены".
Но не героями едиными - древнанглийская поэзия оказалась гибкой, сумев обработать абсолютно чуждый конент религиозной  литературы. Таковы большие поэмы, приписываемые "народному самоучкородку", монаху Кэдмону, "Грехопадение", "Блаженная земля", "Видение креста". Ну и, конечно, куда без "ученой попсы" - заклинаний в стихах и "просто загадок" (гном). Так что в плане разнообразия и "поливариантности" поэзия англов выгодно отличается от монотонной суровости викингских драп и вис.

Началось всё еще на излете школьных лет с этого:

"Имя розы" - у кого картинки "экономятся"...

(далее…)

Есть вещи, которые путают людей обманчивым сходством. В основном ведутся на слова, которые "а, все знают, что это такое!". Например, что всплывает в голове при словосочетании "древнегреческий театр"? Ага, актеры, авторы сценария пьесы, зрители, представление... "КаквБольшом"...
А вот и... ФИГ вам всем. Откидывая из словосочетания слово "древнегреческий", вы, уважаемые мною как половина мамы, юзверы, выкидываете практически всё. Потому что античный театр не имел с Большим (Малым, эстрадных миниатюр и даже кукол) почти ничего общего. Начиная с внешнего вида и заканчивая организацией представления. Ну, например, сколько актеров играло в уважающей себя трагедии, комедии или просто сатировой драме (и даже не пытайтесь спрашивать "а это чего?")? А, а?.. Правильно - АДЫН. У самых разнузданных драматургов - ДВА. Ну а появление третьего было воспринято в свое время как Великая октябрьская революция...
А почем были билеты, и почему это никого не волновало? А кто, кроме актеров, постоянно стоял на сцене, и зачем? И сколько пьес скольки авторов смотрели обычно древние греки зараз? И "прочь", и "такдаль", и "томуподоб"...
Ответы на эти вопросы, как и много иной полезной, неполезной и просто забавной информации есть в небольшой, но весьма информационной книжке Оксаны Кулишовой. Я почитал - и не пожалел, потому что многое в голове встало на свои места, и чтение любимых Эсхила, Софокла, Еврипида и (ну конечно же!) Аристофана приобрело уже характер не тупого "восхищАния классикамЕ", а осмысленного процесса с пониманием "внутренней механики" и многих иных вещей.