16. Любимая героиня. Джулия Ламберт.

Конечно, с ее ногами только и надевать тунику, но удастся ли в ней выглядеть трагически?
(С.Моэм, «Театр»)

В недавнем посте я уже писала про загадочных женщин у писателей-мужчин. Они выписаны ювелирно, но их внутренний мир так глубоко запрятан, что, только поломав голову, приходишь к простым выводам. Ирэн Форсайт хочет физически приятного мужа, с которым есть о чем поговорить. Настасья Филипповна хочет, чтоб князь Мышкин любил ее нормальной мужской любовью. Героини Тургенева хотят, чтобы герои Тургенева стали похожи на героев Джека Лондона (а они в ответ то лягушек режут, то Болгарию спасают).

А вот у Сомерсета Моэма нет загадочных героинь.  Точнее, для героев его же книг они весьма загадочны, но над этим фактом Моэм неприкрыто подсмеивается и читателя приглашает усмехнуться.

Вершиной его проникновения в женский характер и стала Джулия Ламберт.

Может быть, Моэм изучил не все женские типажи. Но тот, который он изучил, выписан в «Театре» так выпукло, так подробно, словно Моэм провел бок о бок с несуществующей Джулией целую жизнь. Вся книга – в некотором роде внутренний монолог женщины. Женщины недалекой, циничной, эгоистичной. Женщины обаятельной, одаренной чисто британским чувством юмора и бесконечно талантливой.

Личная жизнь пятидесятилетней Джулии достаточно уныла. К мужу она давно охладела, а тот и прежде не слишком пылал. В рамках романа у нее заводится и вскоре с треском сдувается молоденький любовник. На горизонте, правда, маячит поклонник-аристократ, но способен он, как выясняется, только на слово-, простите, извержение. Выросший сын все больше дистанцируется от матери.

И все-таки Джулия – счастлива.

Потому что сквозь весь этот первый, бытовой план, сквозь ненастоящую жизнь Джулии-женщины тянется тот самый внутренний монолог Джулии-актрисы, полный великолепного цинизма и едкого юмора. Ведь настоящая жизнь Джулии начинается там, на сцене. Именно там она переходит «из мира притворства в мир реальности». И поэтому и жизнь, и слезы, и любовь, и все эти своеобычные переживания пятидесятилетней женщины на самом деле – просто сырье для работы, которая постоянно идет у нее внутри. «Она была  обыкновенная,  довольно  привлекательная стареющая женщина. У ее дара не было ни внешней формы,  ни  возраста.  Это был дух, который играл на ней, как скрипач  на  скрипке».

Что особенно подкупает в романе Моэма – то замечательное великодушие, с которым он распоряжается своей героиней. В отличие от его современников, тоже хороших, професиональных писателей, он даже не думает озаботиться ее нравственностью. Скажем, бичевать ее за эгоизм, за пренебрежение к чувствам других, за то, что, обнаружив предел своим возможностям, Джулия изумленно, но со смешком отмахивается – зелен, мол, виноград! – наконец, за страшный грех любой литературной героини тех лет – полное равнодушие к природе. Джулия легко изменяет мужу. Джулия не понимает сына – «жаль,  что  он  не  мог навсегда остаться прелестным маленьким мальчиком, который тихо, не  мешая, играл в ее комнате и, обвив мать ручонкой за шею, улыбался на  фотографиях прямо в объектив».   Джулия обдумывает, хорошо ли смотрятся ее ноги в постановках Шекспира и Расина.  Джулия в быту переходит из роли в роль и получает удовольствие от запудривания чужих мозгов. Джулия сладострастно и сокрушительно мстит молоденькой сопернице.  Моэм не скрывает от нас ни одного тайника ее лукавой актерской души. И при этом ни тени отвращения нет в его, авторском, голосе. Джулии плевать, что мы все о ней думаем; роман не закончится ни раскаянием, ни карой за слепоту и эгоизм, ни прочими неприятностями. О нет, Джулия сорвет все положенные ей аплодисменты, развесит по всем положенным ушам очередную порцию лапши, всех обманет и будет в одиночестве пировать и смаковать свою самодостаточность. Без загадки. Без надрыва. Потому что мисс Сиддонс обожала отбивные котлеты, а Джулия – Джулия обожает бифштекс. 

хорошоплохо (никто еще не проголосовал)
Loading...Loading...

Tags: , ,
Add a Comment Trackback

Add a Comment