Всеволод Иванов «Бронепоезд 14-69″

- И то смотрю – тошнота с народом. Николды такой никудышной войны не было. Се царь скликал, а теперь – на, чемер тебя дери, сами промеж себя дерутся.

Дальний Восток. Гражданская война. Нескончаемый поток беженцев на железной дороге, никому не уехать, битком набитые станции. Связи нет. Не понятно кому подчиняешься, не понятно кто отдает приказы. «Белый» бронепоезд направляется к морю, чувствуя кожей рядом, в лесах красных партизан. И главное – дотянуть бы до города… А там уже и командование, и японцы, и американцы на подмоге...

Сопки похожие на огромные муравьиные гнезда. «Жаркий камень, изнывающие в духоте деревья, хрустящие спелые травы и вялый ветер». Шестой день идут партизаны, прикрывая едущих на обозах баб с детьми со скарбом. Позади сожжённые деревни, истоптанные пашни, возвращаться некуда. Они ждут приказ из города – когда можно начать наступление.

Скоро восстание.

«Бронепоезд 14-69» – повесть об установлении Советской власти на Дальнем Востоке. Самое главное и важное, самое кровавое и тяжелое – взятие бронепоезда 14-69. А восстание в городе, арест командования, захват власти… все это быстро и скоро. Как по накатанной.

Писателя в этой повести будто и нет. Кажется – смотришь, наблюдаешь за событиями как очевидец. Видишь растерянного, паникующего капитана белых Незеласова. Который в минуту отчаянья «быстро впивая в себя воздух, прошептал: - Я всю жизнь, на всю жизнь убежден был в чем-то а… Ошибся, оказывается… Ошибку хорошо при смерти… А мне тридцать ле-ет, Обаб. Тридцать, и у меня ребеночек – Ва-а-алька… И ногти у него розовые, Обаб». Видишь председателя партизанского революционного штаба Никиту Виршинина, уставший и измотанный, насупившись говорит с расстановкой «Беспорядку много. Народу сколь тратится, а все в туман… У меня Сенька, душа пищит, как котенка на морозе бросили… да-а…». Видишь ночь, и рельсы, и партизан ожидающих поезд. И вопрос – кто ляжет на рельсы перед поездом, чтобы тот остановился. Кто готов умереть сразу?...
И видишь остановившийся после этого бронепоезд. И многочасовую стрельбу. И трупы на насыпи. И пуля, которая вошла с одной стороны в ухо, а с другой образовала дыру размером с кулак. «Как спелые плоды от ветра, падали люди и целовали смертельным последним поцелуем землю». И темень непроглядная, и не видно из поезда куда стрелять. И партизаны – стреляют все больше в железную бронь, напрасно же. Но не сдаются.

- Крой-ой, бей, круши…
Крутится, кружится, крошится крушина…

Эта повесть написана удивительным языком. Мужики разговаривают в ней так, как разговаривали обычные мужики сто лет назад. Ливорвер, провокатёры, грит, баешь. И даже не просто сразу понять, вникнуть, привыкнуть к такой речи… А лица героев выписаны таким языком, что впору говорить о поэзии, а не прозе: лицо его, цвет песка золотых россыпей, с узенькими, как семечки дыни, разрезами глаз; Лохмоволосое, звериное лицо, иссушенный долгими переходами взгляд; Кожа лица нездоровая, будто не спал всю жизнь, но глубоко где-то хлещет радость, и толчки ее, как ребенок в чреве роженицы, пятнами румянит щеки; С зыбкими и неясными, как студень, лицами.

Всеволод Иванов написал эту повесть в 1922 году. Он уже прошел Гражданскую войну. Уже печатался. Переехал в Петроград. Стал одним из создателей известных «Серапионовых братьев». Умное, интеллигентное лицо, тяжелый груз ценного «жизненного опыта». Молчаливый и наблюдательный. И только читая эту повесть, только оказываясь в гуще боя за бронепоезд 14-69, оглядываясь на упавшего навзничь Ваську с лицом рыжим, как подсолнечник, на стреляющего, без одной руки, до последнего патрона, капитана – только тогда понимаешь, что именно он пережил.

Мне очень понравилась эта книга. Она произвела на меня очень сильное впечатление и мне кажется, это особо ценная для нас сегодня возможность – увидеть Гражданскую войну глазами человека, который там был. И который не судит и не агитирует, не взывает к прокламациям и не втирает нам идеологию. Он просто пишет о том, как это было. Как он это видел и понимал. Мы, сегодняшние, изучившие вдоль и поперек историю, брызгающие слюной, в спорах о красных и белых, с легкостью ставим штампы и развешиваем ярлыки. Нам сегодня виднее! Но тогда – в 1922 году, Всеволод Иванов писал о только что пережитом, увиденном, ослепившем его. Да, он был на стороне красных, он вообще-то был эсером и меньшевиком. Но его отношение к гражданской войне очевидно и выражено в тех самых словах в самом начале, которые произнес старик «с лицом, похожим на вытершуюся серую овчину, где выпали клоки шерсти, там и краснела кожа щек и лба».

А что потом?

Вершинин отвернулся и, спускаясь с насыпи, сказал:
- Будут же после нас люди хорошо жить?
- Ну?
- Вот и все.
Знобов развел пальцами усы и сказал с удовольствием:
- Это их дело. Я думаю, обязаны, стервы!