Марсель Пруст «По направлению к Свану»

Творчество Пруста так же трудно объяснить сторонними словами, как пытаться описать картины импрессионистов. О чем нужно говорить? О цвете, о свете, о воздухе? О всплесках красок и буйстве листвы, о солнце сквозь ветви? Но ведь всё не то, и всё не так. Это лишь детали, фрагменты, то малое, что никак не объясняет целого – великого, впечатляющего, всеобъятного, всезахватывающего.

Пруста считают писателем импрессионистом – слышу я в лекции Юлианы Каминской по истории зарубежной литературы ХХ века. Да. Теперь, дочитав «Свана» я окончательно понимаю, почему. Как перед картинами Дега и Мане, так и перед романами Пруста, я способна лишь в восхищении внимать, вбирать, впитывать. Новаторы в изобразительном искусстве, новаторы в литературе – они смещают фокус зрения с общего на частное, и в то же время поражают воображение совокупностью общего. Оказалось, мир можно постичь через субъективное, через себя. Красками или словами – инструмент вам предлагают на выбор. И говоря «через себя» подразумевается тандем – «Я» автора (писателя/художника), и ваше собственное.
Дерзайте, потому как для этого нужна определенная смелость, не каждый согласится раствориться в другом, чтобы заглянуть в самое себя.

Нет, я не буду захлебываясь от восторга, рассыпаться в комплиментах, не буду описывать как запах боярышника витал надо мной, а глаза Марселя заглядывали в мое прошлое. Об этой книге написана тысяча книг, а я всего лишь читатель-дилетант, который прочел пока только первую книгу из 7, или, если быть точной, из 15 (надо учитывать что 7 книг складываются из томов и частей). Я слишком мало понимаю в этом феномене, под названием Пруст, чтобы пытаться его оценить. И уж тем более не вижу смысла демонстративно ахать и охать. Тем более, что он мне не сразу «дался». Сначала я с обманчивой легкостью нырнула в страницы романа, интуитивно слыша музыкальность, мелодичность прозы великого классика. Потом я остановилась, запнулась, запуталась в воспоминаниях детства писателя и своих собственных. Я читала глазами, а мыслями возвращалась в свое детство, к своей маме, к своему «печенью Мадлен». И вдруг понимала, что ни слова не помню из только что прочитанного предложения. Я возвращалась, вчитывалась, улетала, возвращалась, и снова… опять и опять. Это увязание в собственном прошлом было бы бесконечно приятным, если бы не его глобальность. Я совершенно не привыкла к такому объему воспоминаний. Как если бы тебя отправили в долгое путешествие назад во времени. Я хотела домой. Я не могла больше находиться в прошлом.

И когда я уж было совсем решила забросить книгу, то узнала о болезни писателя. О том, как из-за бронхиальной астмы и аллергии на все подряд, он жил в полном затворничестве, изолированности, полном уединении. И что этот роман, эти воспоминания, эти фантастические описания – это восприятие мира из того самого тёмного Ноева ковчега, из которого все лучше видно. Это поразительно. Он написал свой роман так – как если бы стоял в саду, если бы вдыхал эти запахи, слышал эти звуки здесь и сейчас. Но оказалось, что все это, действительно, лишь призраки прошлого.

Я открыла книгу и продолжила чтение. Я попала в плен.

Когда сталкиваешься с чем-то великим и воистину талантливым, отчетливо понимаешь ограниченность собственных возможностей. Я сейчас откусила от этого пирога ничтожно маленький кусочек «По направлению к Свану», и меня ждет долгое путешествие дальше. Я знаю, что ничего еще не знаю. Хочу понять, чем второй роман лучше первого, за что он получил Гонкуровскую премию, хочу разобраться в экзистенциализме автора, его философии любви, его импрессионизме.

Это удивительная книга. И, пожалуй, не имеет значения, дано ли мне постичь ее до конца. Как говорил Пруст – это всего лишь инструмент познания себя. И я воспользовалась этим инструментом.