«Мой первый русский»

Буквально на днях наткнулся на любопытное издание - Хасэгава Син, "Пленники войны. Традиции и история отношения к военнопленным в Японии" (ор. 長谷川 伸、“日本捕虜志“). Издано в Токио в 1962, русский перевод появился сравнительно недавно, в 2006. Книга в основном посвящена японо-китайской и русско-японской войнам, которым автор был свидетелем. В ней уйма фактов, приводимых Хасэгавой, главным образом, по японским источникам. Но лично мне в первую очередь было интересно не это - о русско-японской войне написано много - а небольшая часть, посвящённая пленению капитана Головнина. Взгляд на события с той стороны. Об этом я обязательно напишу. Но не сейчас. Сейчас я всё же напишу о войне русско-японской.

В самом начале книги Хасэгава приводит пример японского офицера, решившего узнать у подчинённых, хотят ли они видеть пленных (речь о русско-японской войне, поэтому пленники, естественно, русские), недавно приведённых в расположение части. Поскольку подразделение недавно прибыло на континент и в боях пока не участвовало, русских, да и вообще европейцев, солдаты, как и большая часть населения Японии, ещё не видели. Мнения подчинённых разделяются: половина готова идти смотреть, другая половина отказывается. Командир спрашивает одного из рядовых - почему они не хотят. На что рядовой отвечает - с русскими им предстоит скоро встретиться в бою, так зачем же унижать взятого в плен противника, разглядывая его как в цирке. И приводит японскую же поговорку: 武士は相身互い／Bushi ha aimitagai/Буси ва айми-тагай. На русский её перевели как "Самурай за самурая горой стоит", а смысл в том, что если ты воин, то и твой враг - тоже воин, которого нужно убить, но не нужно унижать.

Книга Хасэгавы напомнила мне о другом рассказе другого офицера. Тоже японца, тоже вспоминающего ту самую войну. И тоже рассказывающего о первой встрече с русскими пленными.

*****

Рассказ этот, а вернее книга воспоминаний называется "Живые пули", автор Тадаёси Сакураи. Японцы спешили как можно громче заявить о своей победе над Россией и потому дневник Сакураи был немедленно переведён на английский, и к 1907 году выдержал уже пять изданий.
Вот полные выходные данные, если кому интересно:
"Human Bullets (Niku-Dan). A soldier's story of Port Artur" by Tadayoshi Sakurai, Infantry Captain of the Japanese Army. With an introduction by Count Okuma. Translated from the japanese by Masujiro Honda and Alice M. Bacon.
Fifth Edition, Tokyo, 1907.

Под катом довольно убогий (на скорую руку потому что) перевод небольшого отрывка из неё, из главы, которая так и называется: "Первые пленники".

Значительно увеличилось число наших разъездов; они составлялись не только из солдат нашего первого эшелона, но и из нёсших службу в глубине позиций - разведки высылались одна за другой. Почти всегда они были успешны, встречая либо небольшие группы противника и нападая на них (dispersed them), либо возвращаясь с докладом о расположении крупных соединений. Подобные успехи высоко отмечались командующим бригады (Brigade) или части (Regiment). Поскольку нам самим ещё не доводилось вступать в соприкосновение с противником, мы жаждали быть включёнными в один из этих разъездов, чтобы иметь возможность померяться с ним силой.

Если память меня не подводит, это было 20 июня - один из наших офицеров, лейтенант Токи, в сопровождении примерно половины людей нашего подразделения отправился узнать расположение противника возле Люань-шань (Luanni-chiao), но русских так и не встретил. Выделив небольшой отряд в качестве замыкающих, он направился обратно. Внезапно между его основными силами и замыкающим отрядом появились двое русских разведчиков. Русские немедленно были окружены, но оказали упорное сопротивление, обороняясь штыками и отказываясь сдаваться. Тогда мы открыли по ним огонь и они попадали с лошадей, но всё ещё живые. Это были наши первые пленные и нам не терпелось как можно скорее их допросить. Мы положили их на соломенные носилки, изготовленные тут же, на месте, и вернулись с триумфом, принеся пленных в расположение части, недалеко от штаба, и устроив их на берегу ручья. Поскольку это были первые военнопленные, захваченные нашим подразделением, люди столпились вокруг несчастных русских, стремясь насладиться зрелищем. Немедленно появился адъютант бригады (Brigade) и переводчик. Пленных допрашивали раздельно. Перекрёстный допрос - обычная практика, так как позволяет понять истинное положение вещей посредством сравнения и синтеза признаний (assertions) сделанных разными пленными. Первыми задаются вопросы о том к какой армии, дивизии и проч. они принадлежат, кто их вышестоящие начальники, где они останавливались прошлой ночью, каков боевой дух их войск и так далее. Даже несмотря на недостаток времени, чтобы задать все эти вопросы, мы, тем не менее, должны выяснить к каким частям они принадлежат, дабы составить представление о диспозиции сил противника. Если, к примеру, они заявят о своей принадлежности к Первой Пехотной Стрелковой Части (First Regiment of Infantry Sharpshooters), мы можем из этого сделать вывод о том, кто их командующий и каков возможный план кампании.

Наши хирурги оказали пленникам всю возможную помощь и организовали уход, сказав им следующее:
"Мы будем заботиться о вас, насколько это в наших силах. Постарайтесь успокоиться и честно отвечать на задаваемые вам вопросы."

Нам хирурги сообщили, что у обоих русских прострелена грудь и они не протянут и часа, так что лучше задать им немногие наиболее важные вопросы до тех пор, пока они находятся в сознании. Один из допрашивающих спросил: "К какой части (regiment) вы принадлежите и где она расположена?"
Несчатный пленник с хрипом отвечал: "26-я Пехотная Стрелковая Часть (26th Regiment of Infantry Sharpshooters)."
"Кто командует вашей дивизией (division)?"
"Не знаю."
Допрашивающий возразил: "Вы не можете этого не знать. Вы обязаны знать имя собственного командующего."
Но лицо пленного выражало полнейшую искренность. Возможно он действительно не знал. Он с трудом дышал и изо рта у него текла кровь.
"Дайте мне, пожалуйста, воды."
Я стоял совсем рядом и набрал ему стакан родниковой воды. Когда я протянул стакан ему, он даже не взглянул.
"В моей фляге кипячёная вода. Дайте её."
Я сделал как он просил. Я не знаю, и может быть на самом деле этот русский, даже в свои последние минуты, отказывался принять воду из рук врага, но меня поразила проявленная в такой момент забота о правилах гигиены и отказ пить некипячёную воду. Будучи сильной личностью, он отважно сражался с нашими разведчиками до тех пор, пока не был выведен из строя. Но он не был единственным русским, не знающим имени своего старшего командующего. Уже после, имев возможность допросить множество пленных, я встретил в большинстве случаев ту же неосведомлённость. Более того, они не знали, за что или за кого они сражаются. Девять из десяти заявляли, что были брошены в бой, не зная ни зачем, ни где он происходит.

У этого пленного не оставалось больше времени. Он становился всё бледней и бледней, дыша со всё большим трудом - его конец был близок. Хирург обратился к нему: "Тебе больно? Хочешь ещё что-нибудь сказать? (Have you anything to say?)"
Услышав эти слова он слегка приподнял голову и сквозь слёзы сказал: "У меня на родине остались жена и ребёнок. Прошу, расскажите им, как я умер."
Вскоре он перестал дышать. Этот человек пожертвовал своей жизнью даже не зная, во имя чего. Отправленный далеко на Восток, он был схвачен противником и скончался, думая о жене и ребёнке! В наших глазах стояли слёзы сострадания несчастному. Его с честью похоронили, установив на могилу крест и полковой священник (Chaplain) Тояма произвёл над ним буддийскую молитву.

Второй пленный разительно отличался своим поведением и манерами и мы были далеки от какого бы то ни было сочувствия ему. Разумеется, мы не испытывали к нему какой-то личной неприязни, как не испытывали неприязни к любому русскому солдату, а потому были готовы проявить сочувствие к тем, кто был достоин сочувствия и любовь к тем, кто был этой любви достоин. Но что же мы нашли в этом конкретном бойце?
Когда переводчик спросил его: "Где расположена ваша часть (Regiment)?"
Ответ был следующим: "Заткнись! Не знаю. Японцы злые и не щадят сдавшихся в плен. Дайте мне жидкого супу, дайте табаку! (Shut up! I don't know. The Japanese are cruel, they are merciless to those who surrender. Give me some soup to drink, give me some tobacco.)"
Но и это грубое заявление и всё его поведение происходили не от смелости, что не боится врага, а исключительно от безграничного высокомерия. Ещё один пленный, взятый нами немного позже, вёл себя похожим образом.

Вот фото самого Сакураи:

Скачать его дневник (естественно на английском) можно по ссылке: https://yadi.sk/i/og93fdnNodDpd
It worth reading, если инглиш вам не чужд. В крайнем случае, можно посмотреть картинки.

Естественно, необходимо помнить о пропаганде и делать скидку на это. Склонность романтизировать собственное отношение к поверженому противнику, увы, весьма распространённое явление.