Лирическое отступление. Мысли вслух.

Из моей книги "Восхождение"

Все главы по порядку смотреть здесь:

http://artur-s.livejournal.com/76482.html?mode=reply

Книга Первая. Глава двадцать четвертая.

Света спросила:
– А почему ты не пишешь в своем дневнике о работе? Ведь интересно будет когда-нибудь полистать о первых месяцах и годах нашей израильской жизни?

– Я, что, ехал сюда работать? – засмеялся Давид, – работа нужна лишь для денег, чтобы было, на что покушать! А я хочу наслаждаться здешней природой, морем, теплом, красотами – всем тем, ради чего мы сюда ехали!

Посмотри, какая красивая страна, как здесь все необычно: и природа, и люди!
Здесь люди работают, чтобы жить, а не живут, чтобы работать, как было в той жизни!
Посмотри на Иерусалим: ну не сказка ли? На холмах, из белого камня; пестрые толпы, древность и история!
А Тель-Авив? Он, конечно, послабее будет насчет древности, но зато – море, набережная, небоскребы, круглосуточная бурлящая жизнь!
А люди! На работе противно, ты же знаешь, я рассказывал тебе про этих жлобов, ворующих у олимов каждую копейку. Но такие есть в любой стране мира.

Судя по паспорту и по гражданству, я и сам – давно уже израильтянин. Серпастый и молоткастый в последнее время как-то потускнел и поблек, а теперь, отсюда, издалека, я проникся мыслью, что его всегда и все в нормальном мире опасались: мало ли что в башке у этих несчастных людей, вбивших себе в голову горделивую мысль о том, что «из широких штанин дубликатом бесценного груза» они вытаскивали нечто шедевральное!
Ладно, Бог с ними, пусть живут под сенью молотка для голов и серпа для яиц, а мы уж тут, уж как-нибудь, без этих инструментов перебьемся!

Во-первых, Израиль – это страна эмигрантов, как и Америка.
Здесь живут евреи, вернувшиеся из ста сорока стран мира, куда их разбросала в разные времена жестокая и несправедливая к моему народу История.
Так что, возвращаясь на землю обетованную, они привносят в общий котел все запахи мировой кухни.

Еврей из Эфиопии отличается от еврея из Марокко так же, как эфиоп от марокканца, а американские и австралийские евреи не походят на нас, выходцев из России, Украины или Латвии.
Здесь не только и не столько внешние различия, сколько ментальные.

Ну, хорошо, а что такое выходцы из России, например?
Я родился в Сибири, хотя отец и мать родились на Украине, или, как теперь говорят, в Украине, но, вероятнее всего, предки мои жили в Германии, а туда они попали, наверняка, из Испании, откуда евреев выдворили в средние века.
А Испания, в свою очередь, оказалась на пути моих древних предков, которые бежали из Эрец Исраель во времена разгрома Второго Храма.
И, при всем этом винегрете, ментальность-то у меня русская, совковая, ведь я воспитывался в советские времена в русской среде!

Во-вторых, люди, приехавшие даже из одной и той же страны, схожи между собой лишь языково, если можно так выразиться, потому что моя ментальность здорово отличается от менталитета тети Цили из Житомира, тут даже и объяснять не надо!
В последнее время я много работаю вместе с инженером из одной конструкторской фирмы.
Он родился в Аргентине, в Израиль приехал лет двадцать пять тому назад девятнадцатилетним парнишкой, свободно говорит на иврите, английском и испанском языках.
Где Аргентина – и где Сибирь?
А я его, а он – меня, понимаем намного лучше, чем наши коллеги из стран исхода.

Люди с разными характерами, различной подготовкой, разным уровнем интеллекта, различными способностями, даже если они из одной страны, не всегда сходятся, даже в работе.
Но их может сблизить либо общий враг, либо общие беды, либо отторжение их со стороны старожилов или сабр, которое я зачастую замечаю на всех уровнях, среди разных слоев общества.

Первые контакты в Кирьят-Тивоне с венгерскими евреями показали, что можно рассчитывать на понимание, сочувствие и помощь со стороны этих незнакомых людей!
Здесь же, в Тивоне, к нам в первые же дни после приезда стала заходить пожилая женщина по имени Софа.
К слову, в Израиле не принято упоминать отчество.

Человека зовут только по имени, независимо от возраста, причем чаще всего употребляют уменьшительную форму: Ицик, Шмулик, Арик. Премьера Беньямина Нетаниягу называют Биби и по радио, и по телевидению, и – ничего, так принято.
Да-а, попробовал бы кто-нибудь назвать прилюдно Леней, Костей или Мишей советских руководителей!
Поначалу это смущает, потом нравится своей как бы семейственностью, вроде, все мы тут – братишки, а потом, разобравшись, кто братишки, а кто и нет, снова смущает.

Итак, Софа зашла.
– Вы недавно приехали?
– Да, недавно.
– А я тут уже лет тридцать. Сама я из Польши, русский выучила, работая в России. Часть моей семьи здесь, часть в Америке. А вы откуда?

И пошел разговор.
Софа не предлагала никакой помощи – это ее принципиальная позиция.
Но поговорить по-русски, подбодрить, что, мол, все будет о-кэй, это – пожалуйста!
Никаких денежных дел! Она на пенсии, дела, слава Богу, хорошо, денежки есть, но занимать – ни за что!
Так, поболтать, душу облегчить, подбодрить – для этого она и приходит ко всем новеньким!
Мы были благодарны ей за беседы, хоть кто-то по-нашему говорил! Ведь в девяносто первом и телевидение, и радио, и все окружение, кроме ульпановских коллег, было ивритоязычным.

Израильтяне либо вообще не здороваются, либо чересчур экзальтированно кричат при встречах:
– Ма шломха? (как живешь?). Ма нишма? (что слышно?). Ма иньяним? (как дела?) – все это произносится подряд или частями, как единая заученная формула без всякого намерения выслушать ответ.
Ты успеваешь только открыть рот, чтобы сообщить, что дела так себе, чувствуешь себя терпимо, но вообще-то неважно... – как собеседник либо проходит мимо, либо отворачивается, чтобы поговорить с кем-то другим, либо, в лучшем случае, начинает говорить о своих проблемах!
– Ма нишма?
– Аколь бэсэдэр! – все в порядке!

Это наиболее распространенная формула приветствия, без эмоций, без тени содержательности и в вопросе, и в ответе.

И поначалу, пока не привыкнешь, это раздражает и режет слух.
Ведь у каждого из нас, особенно в первые годы, есть свои проблемы: непривычный для уха и тем более для глаза и руки, а иногда и неподъемный, иврит; отсутствие жилья, работы, депрессии, болезни, да мало ли! Но на все жалкие попытки получить совет и поддержку мы слышим идиотски-бодрое:
– Ихье бэсэдэр! – все будет в порядке!

Двоюродная сестра Гения, а точнее, Хения, сразу взяла над нами шефство, приезжая с мужем минимум два раза в неделю, привозя что-нибудь: еду, тряпки по хозяйству.
Но главное, чему мы рады – это разговорам на иврите, которые становятся нам лучшими уроками языка.
Он постепенно впитывается, словарь расширяется и появляется некая музыка языка, к великому нашему со Светой удивлению, ласкающая слух!

Мы с удовольствием слушаем израильские песни, с каждым разом понимая слова и смысл все лучше.
Какие это песни!
Прекрасная музыка средиземноморского стиля с восточным ароматом! Есть по радио даже специальная программа: музыка Средиземноморья, тут и Италия, и Испания, много отличных греческих и, конечно, израильских песен.

Смешно, но факт: родня относится к нам, как к малым, недоразвитым детям! Алгоритм такого поведения прост, как фонарный столб: не знают языка – значит, умственно отсталые (как же так – иврита не знать!?), приехали из разваливающейся страны – значит, дикие, индейцы, коммунисты-фанатики, короче, быдло!
Инженер и врач? – ну, это было там, а здесь – Запад!
Здесь такие специалисты годны разве что автобусы мыть да квартиры убирать! Ужасно, что так думают все местные – от начальства до уборщиков мусора и слесарей.

Лишь первое время нам нравилось покровительственное отношение родичей, но вскоре стало раздражать своей примитивностью и сюсюканьем.
А они не замечали этого и продолжали относиться к нам то высокомерно, то пренебрежительно, прикрываясь сладенькими улыбочками.

Как отнестись, к примеру, к таким перлам: приносят старый, разбитый, обшарпанный пылесос, из которого даже не выкинули пыль и сор после последней чистки и дарят с гордым и величественным видом, как будто это оторванный от сердца бесценный прибор! С одной стороны, вроде, подарок, с другой – очень хочется швырнуть его в морду дарящему, забыв, что дареному коню в зубы не смотрят! Ну, смех и грех! Но в доме ведь нет ничего, да и дома-то нету, вот и проглатываешь унижение, благодаря:
– Тода раба (большое спасибо).

Большего стыда в своей жизни, чем в первые месяцы жизни на исторической родине, я не испытывал!

Кто-то приносил от души: соседи принесли старую электроплитку, старый вентилятор; несли старые, ношенные брюки и платья.
Стыдно было за себя и за них: за себя – что брали все это барахло по бедности, а за них – за то, что все это были богатые люди, которым ничего не стоило пойти и купить всю эту мелочь и не позориться!

Когда однажды я попытался отказаться с гордым видом от чего-то, Гения со смешком сказала:
– Ты что, думаешь, кто-нибудь отдаст тебе свое, нужное ему? Несут только то, что годно лишь на свалку, но выбросить жалко! Никто здесь от себя ничего не отрывает!

Тошно мне стало от этих слов.
Я сразу вспомнил свою маму, которая, оставшись вдовой с двумя детьми и работая сутками для прокорму, оторвала от себя и от нас заработанные деньги и отдала большую по тем временам сумму своему брату, который нуждался сильнее! Я вспомнил своих друзей, знакомых, своих близких, которые никогда не позволяли себе такого позорища: дарить нуждающимся хлам! Ментальность ли это другая или кое-что похуже, например, глупость, неотесанность и скудоумие? Пока не понял. Посмотрим, что будет дальше.

...Пишу через некоторое время - месяца через два.

Я не ставлю дат, и так видна хронология.
Понял.
Понял, зачем они это делают! А затем, чтобы в присутствии других можно громогласно заявить:
– Я помогаю новым олим, у меня их двое!
– А у меня их пятеро на работе и двое – соседи. Всем помогаю!
Похвальба! Вот оно что! Исраблеф! – как выразился один пожилой сабра, присутствовавший при этом действе.
Ощущения у меня остались препоганые.
Я пытался убедить себя, что не могут местные накупить всем приехавшим новенькие пылесосы, но... – хотя бы мусор из него, использованного, выкинуть! Короче, смотрю-таки дареному коню в зубы... Нехорошо это, господин Шапиро, нехорошо-с!

Но самое ужасное – это язык!
Сколько я видел здесь умных, интеллигентных пожилых людей, в прошлом добившихся многого, а здесь метущих улицы.
Не идет иврит! Хоть плачь!
Надо же спросить, как дойти до поликлиники, как дойти до магазина, где остановка автобуса? А как без языка? У Короленко книга об эмигрантах так и называется: «Без языка». О какой работе здесь говорить?

Это потом, через несколько лет, когда приедет сюда миллион человек, когда появятся русскоязычные газеты, русское радио и телевидение, можно будет решить эти проблемы, а пока что, в начале девяностых, общаться без хотя бы кондового, примитивного знания основных бытовых терминов было невозможно!
Может быть, именно поэтому местные смотрели на нас свысока, считая, что нам, начинающим с легкого иврита, и надо начинать с мытья полов и уборки улиц?
К слову сказать, многие, неуверенные в себе, олимы и начинали с этого.
А сколько людей приехало без специальности вообще или с неходовыми профессиями: учителя русского языка, например, филологи или железнодорожники!

Но у меня-то и профессия ходовая и легкий иврит уже был с самого начала! И мне пришлось частенько ругаться с родней, доказывая на ломаном иврите, что нам нехватает поначалу только лишь языка, но опыт работы и знания вполне на уровне.
Пошли обиды и ссылки на «русских» соседей и знакомых соседей, которые ничего не знают и не умеют.
Ругался я с ними несколько раз, и лишь Гения, одаренная от природы, смогла понять мои обиды и претензии.

Постепенно «русские» стали работать инженерами, врачами, потом дошли до Кнессета, и вновь поднялась волна озлобления и ненависти: отбираем ведь «теплые места»!
Газетная грязь полилась на наши головы: мафия, проститутки, дипломы купленные и так далее, но я лично воспринимаю это философски.
Пусть себе кричат, понять их можно: пришельцы, да еще успешные, всегда и везде, не только в Израиле, вызывают неприязнь и зависть.

Но при всем при том, хорошо иметь родню и какую-то моральную и материальную поддержку на новой земле!
Сколько сотен километров мы исколесили по стране на «Субару» Гении и ее мужа Хаима, сколько знакомств с их знакомыми-израильтянами, сколько судеб прошло перед моими глазами!
Войны Израиля оставили свои следы и в виде шрамов на телах мужчин моей родни и в виде окопов и бомбоубежищ на всем севере у границ с Ливаном и Сирией, на востоке с Иорданией, на юго-западе – с Египтом.
Маленькая, какая маленькая эта страна!

Рассказы очевидцев и участников этих войн о становлении государства, когда здесь жило всего шестьсот тысяч евреев, о жизни в двадцатых годах в палаточных городках, о том, как постоянно отбивались они от арабов в войнах, как гибли их родные и близкие, и все это с подробностями, леденящими душу, восстанавливали в моем воображении действительно героическое прошлое этих людей, крикливых и спокойных, мелочных и суровых, жадных, замкнутых и открытых, с широким жестом!

Хаим, будучи двадцатилетним пареньком, бросался в море у Нагарии и на своей спине ночами вытаскивал уставших, напуганных, порой совсем обессилевших евреев-беженцев, тайно прибывающих на территорию подмандатной Палестины из Европы и встреченных здесь огнем британских войск. Потом ему пришлось крутить баранку по всей стране, подвозя снаряды для танков, бьющих сирийцев на Голанах, а ливанцев – в долине Бекаа. Его приятели рассказывали мне подробности боев, от которых волосы вставали дыбом!

Во время войн здесь прекращаются распри между правыми и левыми, марокканцами и русскими, сефардами и ашкеназами.
Все встают в строй и бьются насмерть.

А после победоносных войн снова начинаются распри и склоки.
Таков мой народ, великий и неприятный, душевный и подленький, древний и совсем молодой – все, как и у других народов, всего хватает, надо только освоиться, попривыкнуть, пережить трудности врастания в новую, сложную, многоплановую и, как ни смешно это звучит, многонациональную еврейскую культуру и, кто знает, может быть, действительно «ихье беседэр»?

С годами, поняв и оценив плохое и хорошее в моем народе, я стал спокойнее и философски относиться к странным выходкам сотрудников по работе, соседей и моей родни.
Ведь странности начались здесь не с моим приездом!
Самая большая странность – это сам современный Израиль, выдуманный на кончике пера одним евреем-журналистом по фамилии Герцль!
Я не говорю о всяких объективных и субъективных факторах, понятно, что все сложно, но вот написал он «Еврейское государство» – и пошло, поехало, хорошо, что хоть не в Уганду, а то бились бы сейчас с неграми!

А не странен ли современный иврит, выдуманный тоже простым евреем, взявшим себе имя Бен-Иегуда?
Придумывал слова, обкатывал на своем сынишке и – нате вам, теперь я сижу, учу иврит, нет бы выдумал мужик язычишко чуть попроще, так нет! сложно все выдумал! Сложно!
Странно многое здесь.
Палестинцы (вроде, враги ведь!) работают здесь на плантациях, строят дома, дороги.
Границ государства до сих пор нет в районе Иудеи и Самарии, а когда будет – никому не ведомо.
Правда на севере я не один раз уже прокатился вдоль границы с Ливаном, Сирией и Иорданией, где она плавно переходит от одной страны к другой, но это тоже все непрочно, нестабильно, ведь Голанские высоты, отобранные у Сирии, не застраиваются и даже не убраны мины, оставшиеся после войны Судного дня, так и лежат вдоль дорог; правда, поставлены таблички «Мины», но все-таки, факт, их почему-то не убирают! Наверняка, отдадут со временем и Голаны, так что и на севере граница весьма аморфна!

Странно, что здесь постоянно идет война, чуть не ежедневно гибнут люди от терактов, а все-таки едут и едут сюда евреи и неевреи, которых, кстати, тут уже сотни тысяч, и складывается впечатление, что действительно это земля, текущая молоком и медом, и слетаются на эти вкусные запахи со всех концов планеты!

...Достичь здесь уровня, который был у меня в России, в моем возрасте, пожалуй, нереально.
Я это прекрасно осознаю и не суечусь.
Прежде всего, нужен так называемый «высокий» иврит и свободный английский, без которых мечтать о продвижении по службе до приличных должностей бесполезно.
Все работы здесь ведутся в кооперации с Америкой, Англией, Германией, Францией, Японией и многими другими странами просто потому, что Израиль интегрирован в западный технологический мир, а потому требуется свободное общение на английском.
Я же учил в Союзе немецкий язык, который мне частично здесь помогает в работе, потом пошел иврит, а так как я, увы, не полиглот, то обхожусь исключительно техническим английским, без которого, понятно, работать здесь инженером невозможно.

Постараюсь писать в дальнейшем о том, как пойдут здесь мои дела.
Чудны твои дела, о Давид Шапиркин…

продолжение следует