Падежи, история и филармония
Когда я впервые зачитывался Платоновым, то не знал, что ему пришлось в конце жизни работать дворником. Не знал я и о том, что это всего лишь легенда, возникшая из случайного взгляда на метафизику русской прозы. Хотя этот взгляд и был из окна Литературного института (Паустовский), где я потом сам работал дворником и смотрел порой в то же окно с обратной стороны (Платонова), не смыкая этих неясных мыслей в одно простое смысловое число. Для меня важна была лишь интонация текста. Как и у других авторов, которых я не воспринимал по фамилиям (не запоминал обстоятельства), но помнил на слух все их произведения. Мне было совершенно неважно, сколько запятых и причастных оборотов складывается в тот или иной стиль. Но я знал даже те произведения, которые ещё не читал на слух, поскольку был всемогущ в своём незнании, воспринимая литературу в её естественной среде обитания живого слова. Мне можно было показать любой текст, и я с точностью до невозможного определял автора, если читал из него прежде хотя бы пару абзацев. Теперь я знаю, что бездарный ректор не помог с музеем Платонова, и как мне повезло с не поступлением в оное заведение, иначе попал бы на семинар к поэту, который для юных и восприимчивых душ устраивал «тайные вечери» под названием «разденься и не устыдись». Он так достал студенток своим сослагательным эротизмом, что в итоге на него донесли. Выгнали из института, скандал замяли, но уже в перестроечное время этот тип объявился со справкой, якобы гонимого советской властью за матушку веру. Какое это имеет отношение к литературе не знаю. Все эти точки и тире нисколько не прибавляют мне счастья читать Платонова ни как дворника, ни как майора, ни как редактора детских сказок. Вы скажете, тут всё намешано: падежи, история и филармония. Нет, я выделил из всего этого литературу, сметая остальное в одно мусорное ведро. О главном вкратце не скажешь…
А ещё был такой случай… один человек начал говорить, говорить, говорить… и говорил так ровно три года, три месяца и три дня, пока не заметил, что говорит сам с собой. И тогда он в сердцах замолчал и сказал всем: не хотите слушать, не надо. Но и это было сказано про себя.
Раньше это было мечтой
прозой, стихами, сумраком,
сигаретой на кончике сна…
Было словом, предательством…
долгожданным, усталым, другим…
звонким, нудным, судьбой и без дна.
Всё когда-то было тобой…
Хорошо ли им было тобой?
Всё когда-нибудь было мечтой.
Или лучше мечтой, прозой, стихами
сигаретой в ночи оставаться…
шляться всем в одиночку? Молчи…
Не обещай нам ни слова.
У стихов нет такого —
говорить словами без губ.
Сердце медлит, на выдохе вдох…
А за каждою буковкой мелкий подвох.
В голове начинается переполох.
Сущий птичий переполох.
Потому-то стихами важнее
говорить, чем словами. Нежнее
и прозрачнее каждая точка…
Впрочем, что я сказал тебе строчка?