Анатолий Кузнецов «Бабий Яр».

Мне потребовалось время, чтоб собраться с духом и купить «Бабий Яр». Еще больше времени ушло на то, чтоб отважиться и приступить к чтению. Пока я отваживалась, у меня появилась электронная книжка, и страшная правда о войне начала поджидать меня не только на книжной полке,  но и в памяти «покета».  А я продолжала бояться…  

В очередной раз стартовым пистолетом выстрелило мое упадническое настроение «как все плохо, хочу умереть».  Для таких мыслей хорошим терапевтическим эффектом обладают истории о настоящем человеческом горе. Мне сразу становится стыдно и появляется желание жить. Причем, не просто жить, я благодарить всех вокруг за то, что я живу.

Сейчас книга выпущена в полном варианте, с пометками тех фрагментов, которые были в советский период вычеркнуты, а так же тех, которые автор добавил позже. Когда зачитываешься, утопая в ужасе и страхе, то глаз за курсив не цепляется. Но если обратить внимание на содержание вырезанных исторических фактов, подробностей, диалогов и комментариев, становится дико вдвойне. 

Книга автобиографична, и кроме того дополнена рассказами очевидцев, которым каким-то неземным чудом удалось пройти сквозь ворота Бабьего Яра и выйти через овраг обратно. Правда, входили они своими ногами, а обратно выползали из могилы сквозь землю и колючую проволоку буквально с того света. Книга оказалась больше расстрела в овраге десятков тысяч людей. В ней жизнь.  Жизнь мальчишки-подростка в военные годы на Украине в непосредственной близости от Бабьего Яра.

 

Только те, кто помнит события страшных военных лет, кто еще живы и не утратили способность говорить, могут рассказать об этом. Поговорите с ними! Если у кого-то еще есть такая возможность.  У меня еще больше нет…

Как-то так вышло, что мои познания о второй мировой формировались лишь в детстве. В те школьные годы, когда цензура еще продолжала вырезать, приукрашать, скрывать и шлифовать детали. Мы читали книги про героев, смотрели фильмы о храбрых партизанах, летчиках, моряках и пехотинцах. И все это было наполнено мужеством, отвагой, подвигами и героизмом. Один лишь страшный киношный эпизод не могу забыть: всю деревню – детей и стариков - сгоняют в сарай, закрывают дверь шалой и поджигают. Что за фильм, о чем – не помню, но моя с детства восприимчивая психика навсегда отложила это в уголке памяти.  А в целом впечатления были такие: страшно – да, голод – да, ожесточенные бои – да, жертвы миллионные – тоже да, но мы победили! Урааааа!  

А потом я долгое время проявляла определенное равнодушие к военной истории. Второй кирпич был заложен уже в сознательном возрасте, когда мой свекр обратился в фонд, выплачивающий компенсации узникам лагерей, и фонд ему в этой компенсации отказал.  Он был вынужден в письменном виде изложить суть да дело, а я имела счастье выступить редактором его рассказа, потому как дед у нас был человеком скромным, простым и испытывал трудности в складном и последовательном изложении. Прочитав его бессвязный рассказ, я сидела без движения в холодном и тупом оцепенении. А потом лишь спросила мужа: ты знал?

- Нет.

И я сохранила все черновики и записи, которые позже пополняла на поминках, после его похорон, пока оставшиеся в живых сестры вспоминали свою жизнь в военные годы.

 

Как не силюсь, не могу даже представить, что испытывала их мать, которая по приказу немцев должны была за минуту собрать пятерых детей и построиться на улице. Она, конечно же, не успела, поэтому вышли кто в чем был. Как вышли, так и пошли. От деревни до деревни колонна росла в длину и редела за счет тех, увязнувших, замешкавшихся и упавших, которых расстреливали на месте.

 

Я не могу представить, как полураздетые дети в лютую стужу февраля шли, утопая в снегу, без права на остановку и отдых. Как 8-летний ребенок (наш дед) по очереди и наравне с матерью нес свою годовалую сестричку на руках? Как возможно было, пройдя трудный голодный путь длинною в день, остановиться на ночевку с хлеву без крыши, заснуть на снегу и проснуться живым?

Вечером каждого дня выдавалась еда – один кусок хлеба на человека, а утром кто не мог идти, выходили из строя и все проблемы решались одним выстрелом в упор.

Так прошло две недели. Утром мать всех пятерых детей отвела в сторону. Ребята, которые понимали что к чему,Они плакали, просили родственников и просто соседей взять их с собой, но мать решила, если умирать, то всем вместе. И никого не отдала.

Не знаю, бывает ли так или нет, но именно в этот день вышел приказ никого не стрелять. Пригнали повозки, машины и от ночлежки до ночлежки детей перевозили на них. Взрослые шли пешком и спали все, по-прежнему, на снегу.

Так они прошли всю Смоленщину и оказались в Белоруссии. Слабые, истощенные, измученные, но живые, где провели на принудительных работах два года, копая землю, натягивая колючую проволок. В том числе и дети в 8-9 лет наравне со взрослыми. Мать умерла, а дети так же пешком вернулись после войны дом.

 

Дальше я продолжать не буду, скажу лишь вот что: я поняла, почему наш дед по утрам завтракал сладким чаем и куском белого хлеба без какого-то там сыра, масла и копченой колбасы. Почему после еды его тарелка всегда была пуста, и он не выбрасывал остатки продуктов. Он довольствовался малыми, потому что долгое время у него этого малого не было вовсе.

Его еще неотредактированное обращение в фонд заканчивалось словами «ну и не надо мне вашей компенсации!».  Если бы не деловой стиль письма, я бы оставила эту фразу, а еще лучше написала бы «да подавитесь вы ей, фашисты проклятые!». Но сразу оговорюсь, что деньги все-таки ему перечислили.

 

Я буду помнить все это. И расскажу потом дочке. И прослежу, чтоб она рассказала своим детям. Потому что это тоже подвиг. Не боевой, но все равно героизм.

Я, будучи матерью девочки 9 лет и проводя аналогии, считаю это за пределами человеческих, а уж тем более детских возможностей. Я не могу представить ее, идущей километр за километром по бездорожью и с ребенком на руках в голоде и холоде. Мое материнское сердце не способно перенести страх и боль за своих голодных замерзших детей, которым я ничем не могу помочь. И я не знаю, как такое можно пережить. А ребенок мой, так же как и я в детстве, не способен провести аналогий. Когда я читала ей отрывки из Бабьего Яра, как голодные обезумевшие пленные ели траву на плацу, вшей с тела и выгребали у только что убитых хлеб изо рта, она кривилась и говорила: фу, какая гадость! И я даже не знаю, можно ли осудить ее за это.

 

Книжку обязательно нужно прочесть. Просто для того, чтобы помнить, чтобы не позволять себе забыть, что важнее мира на земле, доброты и человеческой жизни ничего на земле не существует.

Может, я и не сделала для себя каких-то великих открытий, прочитав Бабий Яр, может, мне все это было в той или иной мере известно ранее, но я перестала выбрасывать черствый хлеб. Я не могу больше этого сделать.