Алисон

Алисон. Запала эта героиня мне в душу. Надо разобраться,почему.

"Девушка примерно моего возраста, с рюкзаком за плечами и с тяжелым
чемоданом. На ней был светлый плащ, мятый и потершийся. Лицо загорело до
черноты; чтобы добиться такого загара, нужно неделями жариться на солнце.
Длинные волосы выгорели почти добела. Смотрелись они непривычно, ведь в моде
была короткая стрижка, девушки вовсю канали под мальчиков; а вокруг этой
витал аромат Германии, Дании - бродяжий дух с налетом извращения, греха.
Отступила в глубину прихожей, подзывая меня. Давно я не видел такой
натянутой, лживой, вымученной улыбки."

Самостоятельность. Одиночество. Не такая, как все. 

"- Алисон! Ты же обещала через неделю.
- У меня деньги кончились. - Бродяжка посмотрела на старшую девушку
бегающим, настороженно-виноватым взглядом. - Пит вернулся?
- Нет. - И, предостерегающе понизив голос: - Но здесь Чарли и Билл.
- Ах, черт. - Оскорбленное достоинство. - Умру, если не приму ванну.
- Чарли ее всю забил пивом, чтоб охладилось.
Загорелая поникла. Тут вмешался я.
- У меня есть ванна. Наверху.
- Да? Алисон, познакомься, это...
- Николас.
- Вы правда позволите? Я только что из Парижа. - С Маргарет она
говорила почти как австралийка, со мной - почти как англичанка.
- Конечно. Я покажу, где это.
- Сейчас, только возьму что-нибудь переодеться.
В комнате ее встретили приветственными возгласами.
- Ото, Элли! Какими судьбами, подружка? Рядом с ней оказались два или
три австралийца, каждого она чмокнула. Маргарет - толстухи всегда
покровительствуют худышкам - живо их растолкала. Алисон вынесла смену
одежды, и мы отправились наверх.
- Господи боже, - сказала она. - Эти австралийцы.
- Где путешествовали?
- Везде. Во Франции. В Испании.
Мы вошли в квартиру.
- Надо выгнать из ванны пауков. Выпейте пока. Вот там.
Когда я вернулся, в руках у нее был бокал с виски. Она снова
улыбнулась, но через силу: улыбка сразу погасла. Я помог ей снять плащ. От
нее шибало французскими духами, концентрированными, как карболка;
светло-желтая рубашка сильно засалилась.
- Вы внизу живете?
- Угу. Вместе снимаем.
Молча подняла бокал. Доверчивые серые глаза - оазис невинности на
продажном лице, словно остервенилась она под давлением обстоятельств, а не
по душевной склонности. Остервенилась и научилась рассчитывать только на
себя, но при этом выглядеть беззащитной. И ее выговор, уже не австралийский,
но еще не английский, звучал то в нос, с оттенком хриплой горечи, то с
неожиданной солоноватой ясностью. Загадка, живой оксюморон."

Немного неряшливая. Улыбается через силу. Противоречивая.

Дверь открылась. Алисон собрала волосы в пучок и завернулась в
полотенце; шоколадные плечи, шоколадные ноги. Убежала обратно в ванную.
Забулькала вода в сливе. Я крикнул:
- Мне сказали, чтоб я к тебе не клеился.
- Мегги?
- Говорит: не люблю мордобоя.
- Корова гнойная. Может стать моей золовкой.
- Да знаю.
- Изучает социологию. В Лондонском университете. - Молчание. - Уезжаешь
и думаешь, что за это время люди изменятся, а они все те же. Глупо, правда?
- Что ты хочешь этим сказать?
- Подожди минуточку.
Я подождал, и не одну. Наконец она вышла. Простенькое белое платье,
волосы снова распущены. Без косметики она была в десять раз красивее.
Улыбнулась, закусив губу:
- Ну как?
- Королева бала. - Она не отводила глаз, и я смешался. - Спускаемся?
- Налей на донышко.
Я налил как следует. Глядя, как виски течет в бокал, она проговорила:
- Не знаю, почему я боюсь. Почему я боюсь?
- Чего боишься?
- Не знаю. Мегги. Ребят. Землячков своих ненаглядных.
- Тот мордобой вспомнила?
- Господи. Дурость полнейшая. Пришел клевый парень из Израиля, мы
просто целовались. На пьянке. Больше ничего. Но Чарли стукнул Питу, они к
чему-то прицепились и... господи. Ну, знаешь, как это бывает.
Мужская солидарность.

Не отводит взгляд. Боится неприятных людей. Живет моментом.

Алисон опустилась на колени рядом со мной.
- Что-то я расклеилась. Вредно пить виски. На-ка. - Это был джин. Она
тоже села на пол, а я покачал головой, думая о бледной англичанке с
вымазанными помадой губами. Алисон хоть настоящая; без затей, но настоящая.
- Молодец, что приехала.
Она хлебнула джина и посмотрела оценивающе.
Я не отставал:
- Читала?
- Будь проще. Книги тут ни при чем. Ты умный, я красивая. Дальше
подсказывать?
Серые глаза издевались. Или молили.
- А Пит?
- Он летчик. - Она назвала известную авиакомпанию. - Бывает редко.
Понял?
- Ну да.
- Сейчас он в Штатах. На переподготовке. - Уставилась в пол, на миг
посерьезнев. - Мегги врет, что я его невеста. Ничего похожего. - Быстрый
взгляд. - Полная свобода рук.
Кого она имела в виду: меня или своего жениха? И что для нее эта
свобода - маска? символ веры?
- Где ты работаешь?
- Когда как. В основном сфера обслуживания.
- В гостинице?
- Не только. - Поморщилась. - Меня тут берут в стюардессы. Потому я и
ездила во Францию и Испанию - практиковаться в языке.
- Сходим куда-нибудь завтра?
На дверной косяк навалился амбал австралиец, лет за тридцать.
- Да ладно, Чарли, - крикнула она. - Он просто уступил мне ванну.
Успокойся.
Медленно кивнув, Чарли погрозил заскорузлым пальцем. Принял
вертикальное положение и, пошатываясь, скрылся.
- До чего мил.
Она разглядывала ладонь.
- Ты вот сидел два с половиной года в японском лагере для
военнопленных?
- Нет. С какой стати?
- Чарли сидел.
- Бедный Чарли.
Мы помолчали.
- Пускай австралийцы жлобы, зато англичане - пижоны.
- Ты не...
- Я над ним издеваюсь, потому что он влюблен в меня, и ему это приятно.
Но другим запрещаю издеваться над ним. В моем присутствии. - Опять молчание.
- Прости.
- Ладно, проехали.
- Так ты ничего не сказала про завтра.
- А ты ничего не сказал про себя.
Постепенно, хоть я и обиделся на преподанный мне урок терпимости, она
заставила меня разговориться: задавала прямые вопросы, а мои попытки
отделаться пустыми фразами пресекала. Я рассказал, что значит быть
генеральским сынком, рассказал об одиночестве - на сей раз гонясь не столько
за тем, чтобы произвести впечатление, сколько за тем, чтоб объяснить
подоходчивей. Мне открылось, во-первых, что за бесцеремонностью Алисон -
знание мужской души, дар виртуозного льстеца и дипломата; и во-вторых, что
ее очарование складывается из прямоты характера и веры в совершенство
собственного тела, в неотразимость своей красоты. Порою в ней проявлялось
нечто антианглийское - достоверное, истовое, неподдельно участливое. Наконец
я умолк. Я чувствовал, что она наблюдает за мной. Выждал мгновение и
посмотрел. Спокойное, задумчивое лицо: ее словно подменили.
- Алисон, ты мне нравишься.
- И ты мне, наверное. У тебя красивые губы. Для пижона.
- Ни разу не был знаком с девушкой из Австралии.
- Англик ты мой.

Настоящая. Прямая. Бесцеремонная. Верит в неотразимость своей красоты.

Мы танцевали, все теснее прижимаясь друг к другу. Я
поцеловал ее волосы, потом шею; она сжала мне руку и придвинулась еще ближе.
- Пошли наверх?
- Ты иди. Я приду через минуту. - Она выскользнула из моих объятий, и я
пошел к себе. Через десять минут она появилась. Хитровато улыбаясь, стояла в
дверях, в белом, худенькая, невинная, продажная, грубая, нежная, бывалая,
неопытная.
Она вошла, я захлопнул дверь, мы начали целоваться - минуту, две, в
полной темноте, не отходя от порога. Послышались шаги, двойной
требовательный стук. Алисон зажала мне рот ладонью. Снова двойной стук,
снова. Тишина, сердце. Удаляющиеся шаги.
- Иди ко мне, - сказала она. - Иди, иди.

Не пунктуальна. Неправильная. Или правильная и пунктуальная. Оксюморон.